ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Вчера, перед отъездом в Москву, де Бурже принес мне газеты: «Пари суар», «Матэн», «Фигаро», «Пари миди». Повсюду он обвел жирной синей чертой заметки, в которых говорилось о преступлении Габи. Весь вечер я не могла думать ни о чем другом:
«Розыски Габриэлы Перье остаются безуспешными». «Амазонка в автомобиле. Студентка ограбила американца».
«Вчера, 28 июля, американец Юджин Сандерс, 80 лет, познакомившийся с хорошенькой француженкой, 20-летней Габи Перье, окончательно разочаровался в прекрасных парижанках. Великолепная ночь проведена в танцульках и барах Монмартра. Увы, когда бедный американец захотел оплатить счет в ресторане на площади Бланш, он не обнаружил своего бумажника…
Пока полицейский выслушивал жалобы пострадавшего, Габи Перье исчезла. Швейцар видел, как она уехала в автомобиле американца по направлению к Сен-Лазарскому вокзалу. Молодая преступница — дочь почтенных родителей, потрясенных свалившимся на них горем. Она получила воспитание, основанное на правилах порядочности и нравственности. Тайна подсознательного, так догадываемся мы, влекла ее к преступлению. Потемки человеческого инстинкта — чья человеческая рука осмелится прикоснуться к вашему покрову…»
Идиоты!
«Статистика показывает, что растущая преступность среди молодого населения превращается в опасное общественное явление. Это поколение пугает нас. Начиная с угрюмых вырождающихся низов и кончая культурной средой, на которую Франция возложила свои надежды на будущее, повсюду угрожающе растет преступность. Мы должны задать себе вопрос, чья вина в этом. Кто причина этого морального одичания. Наш долг обратить внимание родителей, наставников и руководителей школ на опасность той излишней свободы, которую они предоставляют вверенным их попечению детям…»
Вот как!
«Бедные послевоенные дети. Их характеры преждевременно завяли в жарком ветре нашего века, как нераспустившиеся бутоны…»
Этим все оказано. Мы — послевоенные дети: и Молино, и я, и Габи.
Габи стала Преступницей. Никто в этом не виноват. В этом виновата «пагубная свобода», «ветер нашего века», может быть, темные инстинкты, «врожденная» склонность к воровству?
Директор школы удивился бы, если бы кто-нибудь вздумал его обвинять. Редактор был бы возмущен, если бы кто-нибудь потребовал, чтобы он вместе с Габи был посажен на скамью подсудимых. А составители учебников, по которым мы занимались, взбалмошная и скупая мать Габи, экзаменаторы, знакомые, учителя!
Глава 1
Я встречаюсь почти со всеми своими бывшими товарищами по школе. Жизнь каждого известна мне. Они делятся со мной надеждами и успехами. Они удивительно быстро стали взрослыми. Мне странно подумать, что какие-нибудь три года назад мы имеете шатались по улицам, устраивая хоровод.
У Пьера Мартэна двухместный автомобиль. В Эколь Нормаль он провалился. Когда он стал секретарем газеты «Наше время», мать дала ему денег на машину.
Он работает также в журнале «Парижская неделя», там он пишет заметки о Жозефине Беккер, об эмоциональности музыки и о голосе Энери. Ему платят мало, зато он получает пропуска в кинематографы, театры и концерты. И даром обедает в «Кулебяке» — «Парижская неделя» рекламирует этот ресторан.
Встает он в восемь утра. В девять он уже на работе. Он принимает посетителей, которые жалуются на газету, предлагают свои статьи, заказывают за плату обличительные фельетоны. В остальное время он участвует в верстке газеты или пишет для хроники трехстрочные заметки: «Госпожа Кошиц поражает нас, в ней есть флюид обаяния. Вся аудитория плачет, когда она поет народные романсы».
Пьер по-прежнему мечтает стать писателем. Он прислал мне как-то свой рассказ об утопленнице, в которую влюбился не знающий жизни юноша. Это было на рассвете. На набережную под мостом прибило мертвую, уже зеленую от воды девушку. Герой рассказа находит ее и влюбляется. Он ласкает мертвую девушку на берегу Сены. «Он еще не понял жизни».
В жизни Пьер не любит заниматься мертвецами. Он любит обыкновенных живых девушек. Он хотел бы ухаживать за ними. Но газета совершенно не оставляет времени. Втайне Пьер уже ее ненавидит, но мать перестанет давать ему денег, если он бросит работу.
Недавно я получила письмо от другого товарища по классу — Жана Бельмона. Он также стал журналистом и пишет о великих людях нашей эпохи, интервьюирует их — иногда на самом деле, иногда воображаемо. Например. «Кокто курит трубку. Сквозь облако синего дыма можно различить это одухотворенное и в то же время сильное лицо. Его комната своей мелодичностью и таинственностью открывает нам глаза на существо этого изысканного гения…»
Жан почти самостоятелен и в будущем году хочет совсем уйти от родителей. Для этого он заказывает на их деньги лучшую обувь и костюмы.
«Когда я буду вполне одет, — пишет он, — когда у меня будет запас года на три, я сниму себе отдельную комнату и буду жить только на свой заработок. Я буду писать ораву в несколько газет — в правые, левые, католические, а в свободное время буду изучать философию и писать для себя».
Высокий Рауль де Бурже, сидевший на последней парте, осенью женился. Он спешил со свадьбой, так как через месяц он призывался в армию, а женатых оставляют в территориальных частях.
Он женился на русской еврейке, хорошенькой и некультурной. Она вышла за него замуж, чтобы уйти из школы «Пижье», где готовилась на машинистку. В самом деле, перспектива жизни на тысячу франков в месяц не очень завидна. Рауль был влюблен в другую, с машинисткой он завел просто интрижку, но когда она забеременела и пришлось делать аборт, Рауль решил быть благородным и женился.
Теперь он на военной службе. Он оставлен под Парижем и часто получает отпуска. Во Франции малая рождаемость. Франция надеется получить от него хоть одного ребенка.
