Однако последнее слово было за ударником. Дело было не только в том, что он хорошо зарабатывал, но и в том, что во время тура Роуза имя Джона Бонэма было впервые упомянуто музыкальной прессой, а одно из выступлений — положительно оценено в Melody Maker. Крис Фарлоу, чей последний альбом продюсировал Мик Джаггер, теперь тоже хотел предложить ему работу, как и Джо Кокер. Пейдж пришел в ужас при мысли, что ему придется отойти в сторону и снова наблюдать, как еще один потенциальный участник отвергнет предложение, из-за того что перспектива с кем-то из его знакомых кажется лучшей. И в этот момент, по словам Планта, вступил он. «Я подошел к Бонзо и сказал: „Эй, The Yardbirds!“ И [его жена] Пэт сказала мне: „Даже не думай об этом! Джон, ты не будешь снова крутиться с Планти! Каждый раз, когда ты что-то с ним затеваешь, ты приходишь в пять утра с полукроной в кармане“. Так что я уговаривал и уговаривал. И спросил Джимми: „Что ты можешь ему предложить?“»
В итоге, как мне сказал Плант, ему и Бонэму было предложено по 25 фунтов в неделю в Англии, 50 — в Европе и 100 в неделю во время тура по Америке. Он тихо засмеялся и припомнил, как Бонзо сказал: „Мне этого недостаточно“. Он заключил что-то вроде дополнительной сделки с Грантом, обязавшись водить грузовик и получать еще 25 фунтов в неделю. При этом нужно иметь в виду, что у него даже не было прав. Наша езда то и дело походила на погони Кистоун-копов: постоянные съезды с дороги в заборы и живые изгороди…»
Плант впервые встретил Бонэма за четыре года до этого в Бирмингеме, в Oldhill Plaza, где, будучи семнадцатилетним, выпросил работу временного конферансье. В ту ночь, однако, он также пел с собственной группой Crawling King Snakes (названной в честь песни Джона Ли Хукера). Он был на сцене, когда впервые заметил его. «Я увидел, что этот парень смотрит на меня, — вспоминал он. — В конце он подошел ко мне и сказал: „Ты неплох, но твоя группа дерьмо. Тебе нужен тот, кто настолько же хорош, как я“». Это был Бонзо, как его звали друзья — не по какой-то особенной причине, а лишь потому, что это имя отлично ему шло. Этот мускулистый здоровенный парень мог ударить по установке столь сильно, что она буквально разлеталась на куски, и ради забавы он проделывал это, особенно с установками других ударников. Этот неординарный, искренний выпивоха мог в одну секунду быть мягкосердечным, словно девушка, а в следующую — отправить вас в нокаут.
Ты был действительно захвачен — безумная идея, что аудитория на самом деле «заметит» тебя в роли ударника, — когда отец повел тебя на выступление Гарри Джеймса в ратуше Брама. К черту трубу. Ударник Сонни Пэйн — вот от кого ты не мог оторвать глаз. Сонни Пэйн, который бросал палочки в барабаны и ловил их на отскоке за спиной! Черт, только посмотрите! Вот тогда ты все и понял. Ты говорил: «Это, конечно, хорошо — играть тройной парадидл, но кто узнает, что именно ты это делаешь? Быть оригинальным — вот, что имеет значение».
Тебе также не нужны были занятия. Бадди Рич никогда не брал уроки, не так ли? Да, черт возьми, не брал! Гораздо лучше учиться по ходу, тогда все остается в голове, вне зависимости от того, сколько ты выпил ночью. Лучше разузнать, кто самый умелый, стоять, смотреть на них и слушать. Постучаться к ним в дверь, если придется. Именно так ты встретил Гарри Олкока, когда тебе было четырнадцать. Гарри играл на ударных с 1951 года. Он также сходил с ума по машинам, что тоже было неплохо, и вы сидели у него в гостиной с палочками и тренировочными заглушками, болтая о машинах и покуривая, когда становилось скучно. Гарри, бывало, хмурился, когда ты слишком сильно колотил по малому барабану, и кричал: «Ради бога, Джон, полегче!» Он говорил тебе быть осторожнее, чтобы не «пробить пол». Гарри был беспокойным, но неплохим малым. Разбирался в барабанах и машинах. Первоклассный чудак.
Потом был Билл Харви, еще один хороший парень, знающий толк в ударных, которого ты встретил там, в молодежном клубе, когда тебе было пятнадцать. Биллу было за двадцать, он был старше тебя и годами играл на ударных. Билл смеялся над тобой, называл тебя «маленьким мальчиком» и велел тебе возвращаться позже. Но ты и не думал соглашаться с этим. Поэтому ты продолжал, увеличивая усилия и надавливая на него, демонстрируя ему свое упорство, и вскоре Билл зашел в трейлер твоего папаши, чтобы дать тебе «мастер-класс». Отец обезумел от этого шума. «Чтоб вас двоих больше здесь не было — выметайтесь!»
Однажды, когда Билл повздорил со своей группой, The Blue Star Trio, и в порыве гнева свалил оттуда, ты предложил заменить его. Группа засмеялась, но когда ты поднялся и начал стучать по их чертовым барабанам, они быстро заткнулись, так вот. Когда Билл вернулся позже тем же вечером и увидел, как ты колотишь по его установке, он стал забавляться над тобой. Но потом у тебя появилась блестящая идея, и ты сказал ему: «Ну же, давай сыграем соло вместе!» — и вы оба встали за одну установку. Это было великолепно! Пошло так хорошо, что Билл сказал: тебе следует заниматься этим постоянно, вот. С тех пор, когда бы он ни играл, он старался вытянуть тебя, этакого юнца, из толпы. Ты все еще смеялся над этим и годы спустя. «Все недоумевали: „Как это у них с ходу получилось?“ Они не подозревали, что мы репетировали часами».
Вы с Биллом стали хорошими товарищами и в других областях. Ты уже тогда любил выпить, садился за руль отцовского кабриолета Ford Zephyr, и вы вместе ходили на бровях. В те дни не было чертовых трубок, тестов на алкоголь, дружище, и вдвоем вы мертвецки напивались. Такие были деньки. Но лучшее, что Билл когда-либо сделал для тебя, — это знакомство с квартетом Дэйва Брубека. Их ударник, Джо Морелло, был известен своей причудливой техникой «пальцевого управления» — тем, что он вытворял своими пальцами, стуча по малому барабану таким образом, что в одно мгновение он звучал подобно рычанию льва, а в следующее — словно лук и стрелы. Ты не мог отказаться от мысли играть на барабанах голыми руками. Ты думал, это было лучшей идеей со времен появления нарезанного хлеба. Потом Билл показал тебе еще один «классный прием» из записи Хамфри Литтлтона, который он называл «Караван», когда ударник играл руками на напольных томах. Ты не мог отступиться и умолял Билла показать, как это делается. «Забудь, у тебя никогда не получится», — сказал он. Но у тебя, черт возьми, получилось, парень. Черт возьми, у тебя получилось!
Поначалу ты кричал и ругался, когда ранил руки и ломал ногти об ободы и тарелки, но будь ты проклят, если б бросил это, ведь в конце концов ты смог. «Фишка не просто в том, чтобы играть руками, — скажешь ты позже, когда все соберутся вокруг, чтобы расспросить тебя об этом. — Из барабанов извлекается приятный тихий звук, которого невозможно достичь палочками. Сначала рукам больно, но потом кожа становится грубее». В итоге ты так привык играть на барабанах руками, что тебе стало казаться, что ты руками ты можешь бить по ним сильнее, чем палочками. И ты мог, ты, черт возьми, мог.
К окончанию школы ты настолько укрепился в своем решении стать ударником, что сказал: «Я бы играл просто так, без вознаграждения. На самом деле, долгое время я так и делал. Но мои родители поддерживали меня». А ты поддерживал их, присоединившись к семейному бизнесу как ученик плотника. Укладка кирпичей и таскание носилок сделали тебя физически крепким, но проклятый подъем на работу в шесть утра едва не убил тебя, особенно когда ты начал выступать с группами в местных пабах, просыпаясь на работу на следующее утро еще пьяным. Но музыка становилась даже более важной, чем крикет. Однажды ты проехал на велосипеде чертовы сорок восемь миль, чтобы увидеть Скриминг Лорда Сатча и взять у него автограф. И начал собирать собственную коллекцию пластинок. Не то чтобы ты был разборчив, нет. Johny Kidd & The Pirates были ничего, так же, как The Hollies и The Graham Bond Organisation, чей ударник, Джинджер Бейкер, нравился тебе больше, чем кто-либо со времен Джина Крупы. На твой взгляд, Джинджер был ответственен за те же вещи в роке, что Крупа — в джазе. «Джинджер был первым, кто выступал с этой „новой“ позиции — что ударник может быть ведущим в рок-группе, а не кем-то покинутым и забытым на заднем фоне».
