Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Керенский вернулся из Тукумса не удрученным. Он не считал, что потерпел поражение. Знал, на что мог рассчитывать. Его более беспокоило волнение жены. Деньги в семье постепенно таяли. Раньше значительно помогало жалованье, получаемое в Народном доме, а теперь не было никаких доходов. По неофициальной договоренности между собой адвокаты не брали гонорары от обвиняемых по политическим делам. Оплачивались лишь расходы по проезду на поезде в вагонах второго класса и десять рублей суточных. «Такого рода дела требовали особого, глубокого сострадания к обвиняемым и осознания политического значения этих процессов. Именно о такой работе я и мечтал», – писал Керенский, но у жены была своя логика, она хотела иметь второго ребенка, как и положено в нормальной семье. Александр не спорил с Ольгой, отмалчивался, но однажды она, проявив настойчивость, вызвала его на откровенный разговор.
– Ты снова отказался вести уголовный процесс. К тебе приходят достойные, уважаемые люди… Который раз… Ты отказываешь им, даже самым известным…
– Говори точнее – богатым… – нахмурился Александр.
– Да, и богатым! Что здесь плохого?! – восклицала Ольга. – К тебе скоро перестанут обращаться солидные клиенты. Я не против твоего увлечения политическими делами, но проведи одно-два уголовных. Ты выступаешь так искренне, темпераментно, разжалобишь, убедишь любых присяжных… У тебя не будет отбоя от предложений. Разве это помешает твоему главному увлечению?
– Помешает, – уверенно произнес Александр, – один большой гонорар, второй, третий… Я не каменный… Может понравиться… Уголовные дела иногда тянутся очень долго… Не выберешься из их омута… Кстати, ты неправильно квалифицируешь мою работу. Это не увлечение… Долг… Перед страной.
– Извини, Александр, – смутилась Ольга, – но… но у тебя есть еще один долг… Перед семьей…
– Вы не будете голодать… Я не позволю… Я не горький пьяница, милая, – подошел к жене Александр и обнял ее за плечи, – я люблю тебя, Олежку.
– Но твои мысли заняты не нами! Я чувствую это! – вырвалось у Ольги.
– Извини, – тихо произнес Александр и вышел из комнаты.
Жена была права, он много думал о своей работе, много времени уделял изучению судебного кодекса других стран. Ему стало жаль Ольгу. Она преданная жена, она мечтала об иной жизни, о такой, какая была у них в медовый месяц, когда он полностью принадлежал ей. Ему сейчас же захотелось сказать Ольге, что он изменится, будет с нею неразлучен и душою и телом все свободное время. Они молоды. Он любит ее, любит по-прежнему… Но что-то остановило его от этого признания. Что именно? Он всегда стремился докапываться до истины, до причины. Особенно когда это касалось его собственных действий. И тут он понял, что работа полностью поглощает его, он побледнел, разволновался, бешено заколотилось сердце. Он присел на краешек дивана. У них будет второй ребенок. Ольга скрывает от него, но он знает, что она беременна. Как поступить? Пойти и честно признаться ей, что он, увы, не тот, кем был в начале их жизни. А может, и тогда был другим человеком и у него было иное предназначение – не главы семьи, не беспредельно любящего мужа, а адвоката России. Просто он еще не знал об этом, не ведал, что не способен будет совместить любовь к ней с любовью к родине. Хотя должен был бы, что вполне нормально, естественно. Может, он внушил себе все это, выдумал, находится в плену аплодисментов после первого процесса?
Он подавил волнение. Сознание стало спокойным. Он понял, что не сможет столько же сил и внимания уделять семье, сколько отдает работе, которая, словно спрут, но не гибельный, а сладостно манящий, захватывает своими волшебными щупальцами его душу, отдаляет его от семейного счастья, от прежде неодолимого желания быть с Ольгой, видеть, обнимать ее как можно чаще. В Ревеле он лишь раз вспомнил о ней, когда ему страстно аплодировал зал, он тогда пожалел, что она не видит этого. Он хотел встать с дивана и откровенно рассказать Ольге, что происходит с ним, поговорить об их дальнейшей жизни, но она, в отличие от настоящей, не представлялась ему ясно и определенно, была скрыта то ли дымкой, то ли туманом. Он снова ушел в раздумье и ощутил слабость в коленках, ноги не слушались его, не было сил пойти к Ольге. С чего бы это? Не надо долго размышлять. Он просто струсил. Ему страшно. Не знал за собой такой слабости. А может, он преувеличивает опасность и не будет развала семьи? Может, его раздумья – плод воспаленной фантазии? Вернее всего. Ольга в соседней комнате. Он уедет на следующий процесс, вернется, обнимет ее. Конечно, надо быть внимательнее к жене. Эта мысль успокоила его, и настолько, что он мгновенно забыл о важном и нервном разговоре с Ольгой, страх покинул его сердце, и он раскрыл книгу, где приводился свод законов Англии.
Осенью 1908 года Керенский поехал на Южный Урал, в город Златоуст, где слушалось дело об экспроприации Миасского казначейства. Миасс – небольшой промышленный городок. Экспроприация представляла собой не что иное, как вооруженное ограбление. Все обвиняемые были членами большевистской группы социал-демократической партии во главе с Алексеевым – выходцем из богатой купеческой семьи. Керенскому, играя на противоречивых показаниях свидетелей, удалось доказать несостоятельность обвинения, и судья оправдал нескольких подсудимых и самого Алексеева.
Но этот процесс, в общем-то несложный, запомнился Керенскому. Он знал, что Ленин официально заклеймил экспроприации как «мелкобуржуазную практику». Поэтому его удивило поведение большевиков. «Как же так? – спросил он у Алексеева. – Вы делаете то, что противоречит взглядам вашей партии?» – «Очень просто, – ответил тот, – перед тем как проводить экспроприацию, мы выходим из партии, заявляя о несогласии с ее политикой. Это дает нам полную свободу для проведения акции. Захваченные деньги, к примеру, направляем на Капри Максиму Горькому для финансирования его школы. Через две недели подаем заявление о восстановлении в партии, признаем свои ошибки, и нас немедленно принимают обратно!» Алексеев рассказывал об этом цинично, хитро улыбаясь, и впервые подзащитные вызвали у Керенского брезгливость.
Он выполнил свой долг адвоката, но в этот раз навряд ли помог России, выгораживая жуликоватых людей. Было жаль, что они принадлежат к демократическому движению. Вскоре он узнал, что у большевистской партии в целом большие финансовые затруднения. Свидетельством этого был весьма любопытный эпизод, связанный с V съездом партии. Первоначально он был намечен не в Лондоне, а в Копенгагене. Но датское правительство запретило его проведение. Решили перенести съезд в Швецию, в город Мальме, но и там его постигла та же участь. Тогда все делегаты снова через Данию двинулись в Лондон, где наконец и начались заседания.
Однако эти неожиданные передвижения, а также продолжительность съезда, растянувшегося на три недели, привели к полному денежному кризису приехавших на съезд депутатов. Они обратились за помощью к Германской социал-демократической партии, но выделенная Бебелем сумма их не удовлетворила. Тогда при помощи Горького съезд произвел заем у англичанина Дж. Фельса, согласившегося дать деньги при условии подписания обязательства об уплате долга всеми членами съезда. (Само обязательство было выкуплено уже после революции представителем большевиков Красиным и передано на хранение в Музей Революции СССР в Москве.)
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
