на замке.
Мы гребли, лежа на своих досках, бок о бок, пока на горизонте не поднялись более крупные волны. Тогда отец подтолкнул мою доску сзади и велел грести сильнее. Мы еле одолели первые два гребня. Третий был самым высоким – волна накрыла с головой, и меня протащило сквозь нее, а затем гребень разбился о мои ноги. Соль обожгла раны. Когда мы обогнули скалистый выступ, я приподнялся и сел. Бедро горело огнем, а гидрокостюм вдавливал соленую воду прямо в кожу.
Отец рассуждал о необходимости преодолевать трудности, чтобы получить что-то стоящее, или о чем-то в этом роде. Отряхивая от соленой воды темные курчавые волосы, он продолжил поговорить о том, что иногда люди сдаются и лишают себя потрясающих моментов.
А раз уж в первую свою волну я занырнул, пропахав ее носом и наглотавшись воды, отец велел мне пытаться еще и еще, ведь когда у меня, наконец, все получится, я буду несказанно счастлив. На это я пробурчал, что ненавижу серфинг.
Тут я заметил, что рядом гребет Крис Рохлофф. Я не видел его уже несколько месяцев. Он был на два года старше, но мы с ним приятельствовали. Его отец жил в Родео-Граундс (или Снейк-Пите), чуть ниже по каньону от того места, где жил мой папа. Общаться мы с ним начали после того, как в домике под названием «Желтая подводная лодка» я посмотрел фильм про серферов, снятый его отцом.
Рохлофф попытался поймать несколько волн, однако ему не хватало сил. Тогда мой отец подгреб к нему и подтолкнул на волну.
Крис прокатился по белой пене почти до самого берега. Он издал победный клич и вскинул руки, и я почувствовал себя ущербным, потому что у меня не было такого же отчаянного желания научиться серфингу.
Снова выводя доску навстречу волнам, он так и сиял.
– Привет, Малыш Норм, – поздоровался он. – Твой папа здорово помог мне.
– Получилось отлично! – ответил я.
– Я просто тащусь от этого!
– Да, я тоже, – ответил я.
– А вот и волна для Оллестада, – заметил отец.
Он направил мою доску под пик высотой в 60 сантиметров и слегка подтолкнул. Я знал: если сумею удержаться на доске, на сегодня это будет моя последняя волна. Я сосредоточенно выполнял каждый шаг: встал на ноги, согнул колени, отклонился назад, а когда доска коснулась дна, подкорректировал равновесие. Стоя спиной к наплывающим с правой стороны волнам и выставив вперед левую ногу, я упирался ею в «хвост» доски и отклонялся назад, по направлению к волне. Доска скользнула в «карман»[11]. Я проехал около 30 метров, сгибая колени и перенося вес тела то вперед, то назад, чтобы контролировать угол наклона доски к движущейся стене.
* * *
Я вышел на берег напротив маминого дома. Она опять поливала цветы, сверкая подбитым глазом. Я потащил доску к дому и присел отдохнуть у плюща.
– Ну как все прошло? – спросила мама.
– Видела, как я поймал последнюю волну?
Она внимательно посмотрела на меня здоровым глазом, пару раз моргнув.
– Да. Отличная волна!
Я знал, что она врет.
Конечно, это была безобидная, невинная ложь, но все же мне стало стыдно. Доска вдруг налилась тяжестью, и я с трудом тащил ее по ступенькам крыльца. Ведь мамина ложь давала Нику перевес в их борьбе за то, кто же окажется прав по поводу меня. Я разозлился на маму.
– Смотри, – сказала она, – Норман на отличной волне.
Руки отца висели вдоль тела, и фигура его напоминала питекантропа. Туловище оставалось неподвижным, а ступни переместились к носу доски. Большие пальцы ног обхватывали ее край, слегка касаясь поверхности воды. Он отклонился назад, и нос доски свернул в сторону. Так отец и добрался до берега, небрежно сошел на песок и, прежде чем взять доску в руки, подождал, пока ее омоет прибоем.
Мама продолжала поливать цветы, повернувшись к нему нетронутой половиной лица.
– Доброе утро, Джанисимо, – поприветствовал ее отец.
– Классная волна, Норм, – отозвалась она.
– Малыш Норман тоже словил красотку, – ответил он. – Видела?
Она кивнула, и меня взяла досада. Отец взбежал по ступенькам. Мама старательно прятала от него лицо, и тогда он пригляделся к ней повнимательнее. Я наблюдал за ним – но, по всей видимости, синяка он не заметил. Отец затащил доску в боковую галерею и убрал на полку. Я передал ему свою доску, он убрал и ее.
Отец наклонился и поцеловал меня в щеку. С усов упали соленые капли и приятно пощекотали мне нос. Радужка его глаз сияла всеми оттенкам голубого, а щеки алели, как румяные яблоки. Отец сказал, что любит меня.
– Вернусь через недельку, – добавил он.
– Пока, пап.
– Адьос, Малыш Оллестад.
Он направился обратно к пляжу. Мама услышала, как он подходит, и сделала вид, что возится с сорняками в горшке. Но отец смотрел прямо на ее синяк.
– Вот черт, – сказал он.
Мама стояла ко мне спиной и говорила шепотом. Отец сдвинул брови к переносице и отвернулся – казалось, он направляет свой гнев в открытое пространство, чтобы развеять его.
Гнев отца нарастал, и мне это понравилось. Я подумал, что теперь он сможет противостоять Нику. Но тут же перед моим мысленным взором возник образ Ника: его красные глаза буравили отца, а в руке был какой-то предмет или оружие.
Отец стоял в конце затененной галереи и пристально смотрел на меня поверх маминого плеча. В глубине его глаз затаилась суровость – такой взгляд появлялся у него, когда он седлал волны или спускался на лыжах по целинному снегу.
Мама все еще говорила. Отец кивнул и что-то ответил ей, а затем направился ко мне. Мама провожала его взглядом. Несмотря на синяк, она выглядела очень юной и невинной, а в ее глазах, устремленных на отца, застыли слезы и тоска. Губы ее приоткрылись, и она вся потянулась за ним. Но он не остановился, не оглянулся. Я подумал – не так ли он уходил от нее навсегда? Не надеялась ли мама, что он не оставит ее, что это временно?
Жак вернулся к себе во Францию, и отец уже две недели не ночевал дома. Однажды вечером он застал меня врасплох, войдя на кухню через раздвижную дверь. Отец шел прямо с работы – в сером костюме с галстуком-бабочкой и в очках в проволочной оправе. Он прихрамывал, но был без костылей.
Он прочитал мне сказку на ночь, а когда я уснул, устроил разборку с мамой. Она собиралась ехать в Париж в гости к Жаку.
– Выбирай: или Жак, или я, – заявил отец.
Она не назвала ни того ни другого.
– Я не хочу выбирать, – ответила она.
Через пару дней отец от нас съехал.
Еще несколько недель они с матерью вместе ходили играть в бридж и делали вид, что у них все в порядке. Родители играли против других пар, как было заведено в течение многих лет. Все их друзья надеялись, что они снова сойдутся. Считалось, что Джанет и Норм прекрасно подходят друг другу.
