* * *
Во время подготовки к волонтерскому году нас попросили написать о нашем «пути веры» и поделиться этими сочинениями с группой из двадцати шести человек. Путь веры – это все повороты, которые человек совершает в поисках Бога, и то, как они изменили его за время, прошедшее с самой первой встречи. Все мы пришли в программу по своим причинам, но, вероятно, нам хотелось примерно одного и того же, только в разном порядке. Одни мечтали об отпуске. Другим нужен был еще год, чтобы разобраться в себе. Большинству из нас хотелось хлебнуть настоящей прозы жизни, знать, что мы делаем работу, которая действительно важна. Многие стремились познать лик и мозолистые руки Бога, о котором мы слышали столько лет.
Неважно, где мы Его находили, – спрятанным в рассказах из детской Библии или в современной религии. Пора было сделать еще шаг вперед и спросить, задрав головы кверху: «Как Ты действуешь, Бог? И как Ты танцуешь? Расскажи мне об этих ангелах. И еще расскажи, о чем Ты думал, когда сооружал такую штуку, как я?»
Бог принимал великое множество форм и очертаний, когда на протяжении недели люди по очереди рассказывали свои истории. Одним казалось, что Он стоит за каждым углом и на каждом перекрестке. Другие загоняли Его в рамки и допускали лишь в некоторые области своей жизни. В некоторых свидетельствах Он шептал и был этаким тихоней. В других историях Он мстительно громыхал. Кстати, в моих мыслях Бог всегда напоминал рекламного Мистера Клина[7] – настолько, что, как бы я ни пыталась отключиться от этого образа, этот Бог с кустистыми белыми бровями, горящими голубыми глазами и в чистой белой футболке являлся мне в каждой истории, рассказанной по кругу.
Когда очередной рассказчик вставал, чтобы прочесть свою историю, я представляла себе, как Бог – Мистер Клин – откидывается на Свой небесный шезлонг, попивает розовый лимонад и посмеивается над тем, какими словами мы Его рисуем. Я воображала, как Он трясет головой и машет кулаком, когда история оканчивается хорошо и Ему достаются все партии положительных героев. Я представляла, как Он набрасывает заметки и обводит маркером разделы, касающиеся того, что Ему нужно исправить в ком-то из нас. Я видела, как Он льет слезы размером с яйцо, когда Его собственные создания вредят друг другу. Я воображала, как Он слегка краснел, когда мы говорили приятные вещи и подыскивали добрые слова в Его адрес в тот день, когда просили Его не уходить далеко. В тот день, когда мы говорили все это от чистого сердца.
Некоторые рассказы были красивыми и лаконичными. На других трудно было сосредоточиться: внимание отвлекалось на дрожащий голос и мельтешащие руки рассказчика. Меня тянуло к тем историям, которые заканчивались не слишком хорошо, в которых зияли прорехи и оставались оборванные нити, – потому, быть может, что именно такие ощущения у меня были от собственной веры. Как будто она не совершенна и не завершена. Как будто это только начало.
Община Бронкса должна была услышать наши истории последней. Когда другие члены программы отправлялись спать или собирались в номерах отеля, чтобы получше познакомиться друг с другом, я оказывалась у компьютера в лобби и пыталась впихнуть Бога в пространство страницы. Я хотела, чтобы люди верили в то, что я говорю. Мне и самой хотелось верить этим словам. Но я просто клала руки на клавиатуру и думала: «А что, если я на самом деле Тебя не знаю? Что, если я просто пишу сплошную ложь, чтобы эти незнакомые люди подумали, что я и вправду Тебя нашла?»
* * *
«Нашла» – вот забавное слово! Что я действительно «нашла», когда села писать свою историю, так это воспоминания о самой себе, попавшей в колледже в манипулятивную секту на христианской основе. Эта секта запрещена в разных городах и университетах. Она была «взломана» с помощью новостных каналов, которые внедряли в нее своих корреспондентов, чтобы публиковать разоблачения. Очевидно, структура этой церкви и степень ее строгости в последние годы претерпели изменения, но в то время она все еще числилась в тех энциклопедиях, которые докапывались до сути сект во всем мире.
Я бы посмеялась, если бы кто-то сказал мне, что я могу увлечься такими вещами. Я всегда ассоциировала слово «секта» с другими понятиями: «Кул-Эйдом»,[8] Чарльзом Мэнсоном,[9] людьми, которые внезапно бросают свои семьи, промыванием мозгов, Шоном Хантером. Я имею в виду ту серию фильма «Мальчик знакомится с миром», где Шон вступает в секту и никто не в силах вытащить его оттуда. Я вручила бы кучу наград режиссерам за то, что они столько всего впихнули в тридцатиминутную серию. Если кто-то, читающий эти строки, знаком с ними, пожалуйста, похлопайте их от меня по плечу. Передайте им, что я отошла от телевизора после этой серии с мыслью: «Что-то уж слишком реальная у них вышла реальность. Чересчур реальная, на мой вкус. Что, если Шон, Топанга и Кори будут продолжать заниматься такими серьезными вещами, пока не вырастут и не покинут меня?»
Это был предпоследний курс колледжа. В первые два года учебы я наблюдала, как моя мама учится жить без своей мамы и исполняет бесконечный хоровод с моим братом – ее милым малышом, подсевшим на таблетки с длинными и непроизносимыми названиями. Я смотрела, как моя мать стоит в кухне после того, как мы с братом выкрикивали друг другу слова, которые невозможно взять обратно, и всегда поражалась, откуда у нее столько сил. Видеть, как твой прекрасный маленький мальчик превращается в какого-то незнакомца, наглотавшись таблеток! Хочу внести ясность, нимало не приврав: мой брат никогда не был злобной тварью; его сердце не переставало быть чистым и ласковым. Он, бесспорно, один из самых славных людей на свете. Я просто обнаружила, что мне очень трудно находиться с ним в одном помещении – и не сожалеть о том, что никто не привез к нашему порогу лучшую судьбу для него, как доставляют пиццу.
Может быть, мама плакала по нему больше, чем я знаю сейчас или буду знать в будущем. Но я наблюдала за ней каждые каникулы и видела, как она независимо ни от чего соблюдает обычную утреннюю рутину. Семь утра: варка кофе на плите. Долить полужирным молоком. Перевернутая страницами вниз Библия все в той же кожаной обложке, в которой она хранилась годами; из боковых кармашков вываливаются старые церковные бюллетени. Она переписывала стихи из этой Библии, пока во втором по счету кофейнике не показывалось дно. Она хранила болезнь моего брата в секрете. Словно тьма не имела ни единого шанса против всей радости, которой она себя окружала. Она молилась у раковины с посудой. Она вставляла стихи во все письма для меня – не потому, что чувствовала настоятельную потребность помочь мне найти Бога. Думаю, она просто знала, что я буду чувствовать себя более цельной, если допущу, что Он уже есть.
