Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Неокрепшие руки пятнадцатилетней Любочки часто примерзали к ледяному металлу неподъёмных бидонов и навсегда сохранили следы этого непосильного напряжения. Забота о том, что она должна быть одета так, чтобы кисти рук не бросались в глаза, стала впоследствии постоянной проблемой актрисы. Очень часто на фотографиях она стоит, сидит, идёт — зимой и летом — в перчатках…
В Москве — там, где теперь расположился Театр Российской армии, была целая система переулочков и тупичков, и место это называлось Божедомка. В этом не слишком приветливом лабиринте располагался и Орловский тупик, где в небольшом двухэтажном особнячке проживала семья довольно преуспевающего краснодеревщика Фёдора Веселова. Семья эта являлась постоянным клиентом сестёр Орловых: Люба и Нонна регулярно привозили сюда молоко. У Фёдора было три сына и две дочери. Так и состоялось знакомство Нонны со старшим из братьев, красавцем Сергеем, будущим инженером-строителем, моим дедом. Это был относительно сытый дом, где молодёжь частенько устраивала вечеринки. Любочка садилась за пианино, начинались танцы. Итак, старшая сестра ушла в семейную жизнь, а младшая — учиться в консерваторию по классу рояля. Вечерами после занятий Любочка, как правило, бежала к сестре. Зимой особенно было не по себе на обледеневших тёмных улицах Москвы, где редкие прохожие — пугали. Иногда постреливали. Кто в кого — неизвестно. В городе в то время грабёж и убийство были обычным делом. Однажды на улице Герцена (Большой Никитской) началась очередная «заварушка» — стрельба, крики, бегущие люди. Перепуганные студенты консерватории забились в полуподвал и в окна наблюдали за панически разбегающимися ногами. Люба позвонила сестре. «Любочка! — кричала в трубку Нонна. — Любочка, ни в коем случае не выходи оттуда, пока всё это не кончится!» Думаю, если бы Люба буквально последовала совету сестры, ей пришлось бы сидеть там и по сей день…
Итак, Любочка училась в консерватории. Но только учиться она не могла себе позволить. Надо было работать и зарабатывать — жить было не на что. К тому же на ней были родители. Пётр Фёдорович то работал, то не работал в системе Министерства путей сообщения и к этому времени был уже на пенсии. Орловы жили в коммуналке в проезде Художественного театра. Но, что бы то ни было, мой прадед, говорят, всегда был одет в красивую стёганую домашнюю куртку, всегда был выбрит, подтянут и благоухал одеколоном. Любочка прекрасно понимала беспомощность своих родителей в условиях нового режима и всё взяла на себя. Всю жизнь она несла на своих плечах заботу о семье, об отце и матери. И оба мужа воспринимали её только вместе с родителями как нечто единое целое. Родители всегда жили вместе с ней.
Итак, надо было зарабатывать, и она работала. Это были уроки танцев жиреющим и жирующим нэпманам. От людей, знакомство с которыми ещё недавно в её среде считалось неприличным, зависел кусок хлеба для неё и её близких. И она часами улыбалась и танцевала. Работать тапёром в кинотеатрах тоже было не очень-то сладко. Неотапливаемые кинозалы, стынущие пальцы, необходимость извлекать из разбитых инструментов максимально громкие звуки, лузгающая семечки публика. Всё это мало походило на недавний праздничный мир детства, красивую семью, мечты о прекрасном искусстве. Но она уже всё решила.
Консерватория была оставлена после трёх лет учёбы. Нет, она продолжала учиться. Но другому. Так как за учение нужно было платить, ей пришлось совмещать постижение законов творчества с работой. Любочка решила стать актрисой, которая умела бы всё и соединяла бы в своём искусстве владение голосом, танец и драматическую глубину сценического образа. И она, как я уже говорила, училась хореографии, вокалу, брала уроки драматического искусства. Сутки были забиты до отказа. Однако жизнь и молодость брали своё. В 1921 году Любочка выходит замуж за Андрея Гаспаровича Берзина, который был на десять лет старше. Красавец латыш занимал высокую должность в Наркомземе. Женившись, он забрал жену с её родителями в свою огромную квартиру в Хохловском переулке у Покровских Ворот. А вскоре туда забирают и маленькую Нонну, дочь Любочкиной сестры, — мою маму. Мой дед был ещё студентом, жить было очень трудно, и ребёнка «сдали» бабушке с дедушкой и тётке с её мужем. Андрей Гаспарович остался в воспоминаниях мамы и бабушки образцом рыцарственности, великодушия и интеллигентности. Вся семья его очень полюбила. Высокий, красивый, типичный прибалт — блондин с очень светлыми глазами, от него веяло надёжностью и внутренней стойкостью. Он с радостью принял всё то, что касалось его очаровательной юной жены. И её мечты о сцене — тоже. Она же теперь, благодаря мужу, могла не работать и целиком посвятить себя учёбе и профессиональному совершенствованию. Любочка всё хотела делать первоклассно. И петь, и танцевать, и владеть искусством драмы. В квартире на Хохловском была комната в 60 квадратных метров. Настоящий репетиционный зал, чем Люба не замедлила воспользоваться. После хореографического училища и занятий по вокалу к ней домой приходил педагог по танцу. Люба и две её подруги часами разрабатывали ноги, держась за спинки кресел: «И раз, два, три… раз, два, три…» Также часами она распевалась у рояля, стоявшего в этой же огромной комнате: «И-и-и!.. А-а-а!..»
…Приходили Нонна с сёстрами своего мужа и подругами, приносили редкое в то время лакомство — пирожные из кондитерской в Столешниковом переулке. Но они общались с родителями, друг с другом, но не с Любочкой. Она всегда была занята. Исключение составляла лишь Ануся Вильямс. Она была женой выдающегося театрального художника, её знала «вся Москва», и только её доброжелательная общительность и активность могли пробиться в редкие паузы между Любочкиными занятиями. Они очень дружили, и Ануся была единственным человеком, с кем Люба могла просто «поболтать» в своё удовольствие. В остальном же — труд, труд, труд. Она хотела стать синтетической актрисой и всё делать лучше всех. Поэтому своим занятиям отдавалась до конца и самозабвенно. Её усилия увенчались успехом. В 1926 году Любовь Орлова проходит конкурс и поступает в труппу Музыкального театра под руководством В.И. Немировича-Данченко. Это была её победа, сбывшаяся мечта и начало профессиональной жизни. Казалось бы, всё было хорошо, но…
Муж Любови Петровны, замнаркома земледелия Андрей Гаспарович Берзин, относился к тому типу интеллигентов, которых арестовывали и при царе, и при Советах. Последнее же время его забирали и выпускали так часто, что у него в передней всегда был наготове чемоданчик со всем необходимым на случай ареста. И вот в 1929 году его в очередной раз взяли, но на этот раз уже не выпустили. Он был арестован по известному делу Чаянова. Любочка бежала домой с очередной репетиции — она была уже хористкой музыкального театра, — и ей навстречу на извозчике ехал Андрей в соответствующем сопровождении. В руках у него был хорошо знакомый ей чемоданчик. Больше они никогда не виделись. У них даже не было возможности попрощаться… Это надо было пережить… Как пережить?! Никто никогда не слышал, чтобы она говорила об этой трагедии.
В 1959 году у неё умерла любимая и единственная сестра Нонна Петровна — и эта тема тоже станет запретной. Боль утраты была так сильна, что малейшее упоминание об этом было невозможно. Такой был характер. Всё носила в себе…
И всё же Берзина и на этот раз выпустили из-под ареста, но уже спустя годы. В 1934 году он даже несколько месяцев жил в Москве. Но Андрей Гаспарович никогда ничем не напоминал о себе жене и бывшей семье, видимо, отчётливо понимая, какую угрозу таит в себе его судьба для близких. В анкетах, которые в бесчисленном количестве ему приходилось заполнять в лагерях и тюрьмах, он никогда не указывал жену… В наших семейных преданиях и воспоминаниях этот человек возникает как некий образец великодушия, рыцарства и надёжности. Уже после войны его выпустили окончательно, так как он был обречён — умирал от рака. Он ехал на свою родину в Ригу, где жила его сестра, через Москву и пришёл к нам, к моей маме. Мама рассказывала, что он ни разу не позволил возникнуть разговору о Любочке и не задал о ней ни одного вопроса. А я запомнила как стоп-кадр, как портрет: высокий, очень стройный седой человек со светлыми и яркими глазами, в военной форме с портупеей и без знаков отличия. Он стоит прямо передо мной и держит в руках куклу. Судьба сместила его временные ориентиры, и он ехал с подарком к девочке, которая когда-то жила в его семье. А девочка была уже мамой, и мне исполнилось немногим меньше, чем было моей маме, когда его арестовали. Кукла, появившаяся в нашем доме таким непростым и горьким путём, досталась мне. Думаю, это был 1947 или 1948 год. Очень скоро Андрей Берзин умер в Риге…
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
