Стремясь найти как можно больше свидетельств Писания, возвеличивающих Андрея, Епифаний стал перебирать в памяти апостольские списки и считать, которым по счёту он в них упоминается: «Так… у Матфея: «Двенадцати же Апостолов имена суть сии: первый Симон, называемый Петром, и Андрей, брат его, Иаков Зеведеев и Иоанн, брат его, Филипп и Варфоломей…» — здесь Андрей назван вторым после Петра. У Марка: «…поставил Симона, нарекши ему имя Пётр, Иакова Зеведеева и Иоанна, брата Иакова, нарекши им имена Воанергес, то есть «сыны Громовы», Андрея, Филиппа, Варфоломея…» — здесь четвёртый, уступил своё почётное место Иакову и Иоанну Зеведеевым. У Луки — то же, что у Матфея, но в его же Деяниях Андрей почему-то снова на четвёртом месте. Иоанн, как всегда, отличается: не даёт никакого списка… Надо бы посмотреть и другие перечни апостолов, не столь авторитетные, но, возможно, в них я найду больше подробностей об Андрее…»
Епифаний и не заметил, как завершился собор, но всеобщее движение вернуло его из Палестины в Константинополь. Полные решимости, отцы перемещались обратно в Святую Софию, чтобы отслужить всенощное моление о поражении иконоборцев и сохранении Церкви от потрясений. И уже глубокой ночью, когда Никифора вызвал к себе император, а другие участники собора, ставшего для василевса неожиданным ударом, ждали, чем всё разрешится, Епифаний тайком вернулся на южные хоры Софии, где его ждали ещё не прочитанные книги.
С тусклым светильником в руке, пробираясь почти на ощупь вдоль мраморных стен, между шкафами, набитыми свитками и кодексами, обходя аналои, заваленные книгами и церами, он вдруг приметил на кожаной бирке одного из свитков заголовок: «Деяния святого всехвального апостола Андрея». Епифаний остолбенел: сколько он ни просил Фому подобрать ему сочинения, специально посвящённые жизни Андрея, тот пожимал плечами и говорил, что ничего подобного в библиотеке нет, поэтому приходилось делать краткие, но многочисленные выписки из отцов, в чём разобраться было очень сложно, а составить из них полноценное житие апостола — и вовсе невозможно. Руки его задрожали. Поставив светильник на аналой, Епифаний взял футляр со свитком, покрытый толстым слоем пыли. И тут кто-то схватил его за плечо.
5. О ЧЁМ НЕДОГОВАРИВАЮТ АПОКРИФЫ?
— Что же ты, отче, не пошёл со своими в императорский дворец? — раздался голос библиотекаря Фомы. Это был именно он.
— Ну и напугал же ты меня, брат! — ответил Епифаний.
— Василеве в гневе, в Золотом зале собрались все высшие сановники, гвардейцы держатся за мечи, а против них — патриарх и весь епископат. Ваш Феодор тоже там. Что за книгу ты здесь нашёл?
— «Деяния Андрея», я их долго искал, а ты скрыл от меня…
— Ах, эти… Лживый апокриф, полный выдумок еретиков. Совсем недавно их читал здесь один священник из Никеи, делал какие-то выписки, а я до сих пор не убрал свиток на место. Отдай мне его. Зачем тебе эти глупости?
Епифаний прижал свиток к груди:
— Нет, Фома, я хочу сначала сам в этом убедиться. Никакой ереси я оттуда ни за что не позаимствую, поверь. А если окажется, что там много ценных сведений об апостоле, то это мне очень поможет. Ты же знаешь, что в Церкви до сих пор нет православного жития основателя нашей патриаршей кафедры.
— Хорошо. Возьми на несколько дней. И раз тебя так увлекают апокрифы, то могу посоветовать тебе кое-что ещё. — И Фома поманил за собой Епифания, удаляясь в соседний зал.
Впрочем, апокрифы никогда особенно не интересовали Епифания, который знал, что они хранились в Патриаршей библиотеке, но не стремился использовать их в своих жизнеописаниях. Иногда же не оставалось иного выхода: нигде, кроме апокрифов, нельзя было найти хоть каких-то сведений о Богородице, апостолах и первых подвижниках Церкви. Другое дело, что не все апокрифы происходили от еретиков, некоторые из них создавались и во вполне православной среде, но людьми простыми и не искушёнными в богословии, поэтому такие книги расцвечивались благочестивыми сказками, в которые начинали верить не только доверчивые читатели, но и сами их создатели. Многие из таких апокрифов были душеполезны, их читали даже детям, но сейчас, когда он стал зрелым мужем, знающим многие истинные писания отцов, таинственность и занимательность отречённых книг больше его не привлекала. Оставим их на потеху младенцам и невеждам из простонародья!..
Между тем в Институте древнерусской культуры апокрифами занимался целый отдел, состоящий из учёных мужей, не менее учёных дам и прелестных барышень. Никифоров прилегал в основном к последним, но иногда прибегал к помощи почтенных апокрифоведок.
— Что же говорят апокрифы об апостоле Андрее? — обратился он к одной из них, Елизавете Андриановне, благообразной старушке, внучке царского министра.
— Почти ничего. Конечно, кроме тех, которые были целиком ему посвящены, — отвечала та, закутываясь в шаль. — С чего вдруг вас заинтересовал именно Андрей? У вас же другая тема, Лев Ильич.
— Да это я с Фоменко поспорил… Хочу уесть его каким-нибудь апокрифическим фактиком. Не посмотрите в своих справочниках, а? — И тут Никифоров поставил на стол Елизавете Андриановне бутылку бальзама, до коих она была большая охотница.
— Это вам. К чаю. Вот, — сказал он и придвинул бутылку ближе к ней.
— Да что вы, Лев Ильич! — растрогалась Елизавета Андриановна. — Это лишнее. Ну да ладно, посмотрю специально для вас. Недавно коллеги прислали мне роскошное французское издание, из «Библиотеки Плеяд», между прочим. Там есть всё, и с отличным указателем имён, составленным Севером Войку — галантнейший мужчина, даром что в Ватиканской библиотеке работает. Минуточку…
Учёная дама привстала в кресле и сняла с полки два изящных тома в тёмном переплёте с золотыми закладочками:
— Это собрание христианских апокрифов во французском переводе. Давайте поищем вашего Андрея… Так, записывайте. Во-первых, в «Псевдо-Клементинах»: это целый греческий роман о жизни и проповеди апостола Петра, приписанный его ученику Клименту Римскому, но на самом деле созданный в третьем или даже четвёртом веке. Вот что в «Псевдо-Клементинах» Пётр рассказывает о своём детстве, то есть и о детстве Андрея тоже: «Действительно, что касается меня и Андрея, моего брата по крови и по Богу, то с юности мы не только воспитывались как сироты, но и по причине нашей бедности и нашего убогого состояния мы приучились трудиться, и поэтому теперь мы легко переносим перипетии странствий». Это я вам с французского перевела. Оригинал греческий, но в основном текст сохранился в латинских переводах. Вы записываете?
— Да-да, спасибо. Теперь мне ясно, откуда у Епифания Монаха взялся сюжет о бедности Петра и Андрея.
— Так вы уже и до этого чудака Епифания добрались? Слушайте дальше. В «Книге воскресения Иисуса Христа, написанной апостолом Варфоломеем» (это пятый или шестой век, всего три коптские рукописи), есть такая апокалиптическая сцена: Иисус на Елеонской горе просит, чтобы Отец благословил каждого из апостолов, говорит на неведомом языке: «Анэфараф фаураф!» Является Отец и благословляет их, Андрея — следующими словами: «Ты будешь могучим столпом Иерусалима, Моего возлюбленного града, в Моём Царстве. Аминь». Подойдёт?
