Перемена декорацийСо смертью Франциска I сошла со сцены придворных интриг и группировка мадам д’Этамп. Сама она готовилась к худшему, вплоть до физической расправы, однако Диана де Пуатье, видимо, решила не создавать опасного прецедента и ограничилась лишь тем, что прогнала ее с глаз долой. Об остальном позаботился законный супруг бывшей королевской фаворитки, не простивший ей своих унижений и в отместку за всё заточивший ее в одном из дальних имений в Бретани, где она в полном забвении провела последние 18 лет своей жизни. Что же касается новой королевы, то в ее положении существенных перемен на первых порах не произошло. Супружество втроем продолжалось, с той лишь разницей, что теперь Екатерина, являясь супругой короля и матерью дофина, требовала более почтительного отношения к себе, хотя и продолжала держаться в стороне от важных государственных дел и придворных интриг. Такой порядок вещей вполне устраивал Диану.
Ко двору возвратился коннетабль Монморанси, в свое время отправившийся в добровольную ссылку благодаря проискам мадам д’Этамп. У Екатерины сложились с ним самые добрые отношения, так что, обращаясь к нему, она употребляла выражение «мой приятель». Правда, он был дружен и с Дианой, однако Екатерина готова была мириться с этим, зная его как убежденного сторонника Генриха II. Еще большую приверженность, прямо-таки слепую, фанатичную привязанность к ней проявлял Гаспар де Таванн. Однажды этот суровый и бесстрашный воин, видя, как Екатерина страдает от унижений, причиненных ей Дианой, заявил ей, что готов отрезать у ее обидчицы нос и принести его в качестве трофея. Королева насилу удержала его от столь безрассудного поступка, однако, тронутая этим пусть и варварским, но искренним душевным порывом, по достоинству оценила своего нового союзника. В дальнейшем Таванн проявлял беззаветную преданность не только самой Екатерине, но и ее любимому сыну Генриху, который своей полководческой славой во многом обязан этому человеку.
Молодой король, подгоняемый фавориткой, приступил, не дожидаясь официальной церемонии коронации, к перетряске придворной верхушки. Фавориты покойного короля получили отставку. В обновленный состав королевского совета вошли друзья и родственники Дианы. У нее установилось полное взаимопонимание с Монморанси. Эти двое, собственно, и забрали в свои руки полную власть. У Дианы к тому же были могущественные союзники, которые поддерживали ее и которым она диктовала свою волю, — Гизы, принцы Лотарингские: Франсуа, граф д’Омаль, благодаря королевской фаворитке ставший герцогом, и Шарль, архиепископ Реймсский, вскоре после восшествия Генриха на престол получивший в свои 20 лет кардинальскую шапку. Ему и предстояло короновать нового короля Франции.
Екатерина, став королевой, получила не так уж и много. Львиная доля перепала, разумеется, Диане. Ее жадность превзошла всё, что видели при королевском дворе, хотя там и немало повидали подобного рода проявлений. Прежде всего, она завладела украшениями мадам д’Этамп. Затем она присвоила взнос, который должны были уплатить в казну все обладатели королевских должностей при вступлении на престол нового монарха. Ее ненасытность доходила до того, что она придумала специальный налог на колокола, дав тем самым повод Рабле язвительно пошутить, что все колокола Франции висят на шее королевской кобылы. Без зазрения совести она присвоила выморочные владения, по закону отходившие к государству, наглядно проиллюстрировав знаменитое изречение Людовика XIV «Государство — это я» за целое столетие до того, как оно было произнесено. В довершение всего она уговорила короля подарить ей замок Шенонсо, являвшийся достоянием короны и не подлежавший отчуждению. Это было настолько скандально, что даже Екатерина решилась на неслыханный поступок — осмелилась заявить протест королю, перед которым благоговела. Однако ее демарш оказался столь же безрезультатным, как и протесты королевских легистов. Напротив, Генрих II пожаловал своей фаворитке еще и титул герцогини де Валантинуа.
Порой, теряя терпение, Екатерина устраивала супругу сцены ревности, но быстро остывала, не желая причинять ему огорчение. Зато в ближайшем своем окружении она бывала более откровенной, называя ненавистную соперницу словами, из которых наиболее мягким было «шлюха». То ли желая польстить королеве, то ли в искреннем порыве, герцог де Немур, не менее преданный ей, чем Гаспар де Таванн, предлагал плеснуть в лицо «богине» купоросом. Этого не случилось, но сама Екатерина однажды позволила себе откровенный выпад против Дианы. Всесильная фаворитка застала ее за книгой и спросила, что она читает. «Я читаю историю этого королевства, мадам, — любезно ответила королева, — и нахожу, что шлюхи всегда здесь помыкали королями».
Супружество втроем не претерпело изменений и после официальной церемонии коронации Генриха II, чрезвычайно помпезно проведенной в Реймсе 25 июля 1547 года. Городские власти не поскупились на то, чтобы устроить незабываемое зрелище. Примечательно, что собственно церемонии коронации «христианнейшего короля» предшествовало представление — совершенно в античном, языческом духе, с обнаженными нимфами и козлоногими сатирами. Вероятно, более уместным было бы представление сцен из священной истории христианства, но в эпоху Ренессанса такое несоответствие, похоже, уже никого не шокировало. Настоящий сюрприз ожидал почтенную публику в кафедральном соборе, где совершался обряд коронации. Среди лилий, украшавших парадное облачение Генриха II, на самом видном месте, на его груди, красовалась ставшая знаменитой монограмма, составленная из наплывающих друг на друга букв Ни D (Henri et Diana). Король осмелился столь откровенно выставлять напоказ свою адюльтерную связь с метрессой в присутствии королевы и перед алтарем, где совершался священный обряд коронации. Не спасла положение и высказанная кем-то догадка, что скандальная монограмма HD в действительности символизирует собой освященный союз Генриха и Екатерины, поскольку буква D представляет собой не что иное, как перевернутую первую букву имени Catherine, соединенную с первой буквой имени Henri.
Сам Генрих II как будто не протестовал и против такого истолкования. Однако для всех был понятен истинный смысл монограммы, тем более что и на сей раз на переднем плане красовалась Диана, тогда как Екатерина, как всегда беременная, сидела поодаль на трибуне. Прелаты, совершавшие священный обряд коронации, должны были бы отшатнуться от суверена, в столь торжественную минуту так откровенно выставлявшего напоказ свой адюльтер, ибо по сравнению с этим святотатством обнаженные нимфы и козлоногие сатиры выглядели невинной забавой. Однако Святые Отцы принципиальности предпочли благоразумие, понимая, что земные блага для них будут проистекать от Дианы, а отнюдь не от Екатерины, роль которой сводилась к приумножению королевского потомства. И менее всех склонен был испытывать угрызения совести кардинал Лотарингский, возложивший королевскую корону на голову Генриха II. Что же касается общественного мнения, то оно откликнулось на столь скандальное подчинение короля Диане и Гизам сатирическими виршами и памфлетами.
