(Николай Рыбников)Мысленно возвращаясь в свою юность и студенческие годы (а значит, в юные и студенческие годы Аллы Ларионовой, моей ровесницы), я понимаю сегодня, когда сексуальная революция в нашей стране, можно сказать, совершилась, как же повезло моему поколению с временем, на которое пало наше взросление, наши дружбы и влюбленности!
Пусть мы были наивны, пусть свой опыт чувствования мы черпали не из жизни, а из художественной литературы, но эта наивность и книжность не обеднили, а, напротив, безмерно обогатили нашу духовную жизнь.
Не знаю, входит ли в программу современной школы роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?» (думаю, что нет), но мы в свое время не то что «проходили», просто «стояли» на этом романе с месяц. И если в одном из «четырех снов» Веры Павловны, которые нам надлежало знать чуть ли не наизусть, от описания коммунальной идиллии, царящей в ее мастерской, от лежания Рахметова на гвоздях и вообще от всей этой умозрительной рахметовщины с души воротило, то лозунг «Умри, но не давай поцелуя без любви» проник в наши сердца, стал руководством к действию.
Да, мы были зеленые и неопытные. Но это прекрасно, что нравственный максимализм утвердился в нас как раз в тот жизненный период, когда каждый шаг мог решить всю твою судьбу, стать первой ступенькой к восхождению или началом падения.
Напомню, что учились мы раздельно, в женских и мужских школах. В мужскую мы ходили на уроки бальных танцев (и это вскоре после окончания войны!) и на праздничные вечера; одновременно нас учили правилам хорошего тона. Мальчики нас не обижали (гости все-таки), и вообще мы для них были как бы сделанными из другого теста.
Возникали, конечно, легкие влюбленности, но серьезных романов были единицы. Нам, семнадцатилетним школьницам, не обидно было слыть несексапильными (мы и не ведали о таком понятии, а тут недавно услышала в рекламе: «сексапильные ресницы»!), стыдливость не считалась ханжеством, Да, мы не были подкованы в половом воспитании – самая смелая дискуссия, возникшая однажды в какой-то компании, была на тему: поцелуй – это наслаждение или потребность? Подкованы не были, но, тем не менее, не вынуждали Верховный Совет СССР ставить на своем заседании вопрос о разрешении браков с 14 лет.
Головы и время наше были заняты учебой. Учиться было трудно. Достаточно сказать, что, начиная с четвертого класса, экзамены были ежегодными, так что и весна для нас не была «порой любви». Все мы были нацелены на вузы. А вот уж там почти по Пушкину: пришла пора – они влюбились…
Провожу параллель между собой и Аллой-старшеклассницей, потому что думаю: мы только жили в разных районах и учились в разных школах Москвы, но атмосфера нашего послевоенного бытования была одна. И успей Ларионова написать книгу, впечатления наши о тех годах, уверена, совпали бы. Даже в деталях.
…И пришла пора. И они влюбились. И все бы замечательно, если бы во взаимоотношения двоих не вмешивался «здоровый коллектив».
Современные студенты себе и представить не могут, какую огромную роль в студенческой жизни играли комсомольская и партийная организации вуза. Не имея задачи углубляться в их функции, выделю лишь одну – рассмотрение «персональных дел». Чаще других формулировка их гласила «за аморальное поведение».
Были и более грозные, как, например, в «деле» Николая Рыбникова, но об этом позже.
Расскажу о факультете журналистики МГУ, который – думаю, никто не будет спорить – близок по духу актерскому факультету ВГИКа. Оба они нацелены на творчество, импровизацию, игру воображения, оба представляют собой квинтэссенцию студенческой вольницы и жизни духа, и там, и тут эту вольницу и дух общественные организации сдерживали как могли (а они могли!).
…Учился на нашем курсе некто К. Немного легкомысленный, неунывающий интересный рассказчик, не без фантазии, он нравился девушкам, которые слушали его, открыв рот. Слушали и не замечали, что, увлекшись, он начинал врать, талантливо, вдохновенно. Врал он не только девушкам, но всем – друзьям, преподавателям, просто знакомым. Однако заявление на него в комсомольскую организацию подала, естественно, девушка, завороженная его речами и обещаниями и обманутая в лучших своих чувствах. Сокурсники любили К., знали эту его слабость – цветисто присочинить, сурово наказывать не хотели, а потому «бит» он был «за образное мышление».
Другой студент, П., красивый, не без таланта, но тоже большой повеса, утомлённый поклонницами, одной из них томно заявил, что он устал, что у него душа в морщинах, что он может только воспринимать любовь, а отдавать – не может. Готово персональное дело – «за душу в морщинах»! Одаренный, энергичный, перспективный Б. (впоследствии известный журналист), естественно, был на примете у кое-кого как выгодный жених. Описываемый инцидент к тому же произошел на четвертом курсе – надо было спешить! В Б. всегда ощущалась этакая затаенная мужская агрессия, а тут еще в студенческом застолье все выпили… В избытке чувств он возьми и поцелуй сидящую рядом девушку, весьма, кстати, непривлекательную. Однако, как говорят знающие люди: некрасивых женщин не бывает, бывает мало водки. На этот раз явно хватило.
О, зачем он не помнил то самое «не давай поцелуя без любви»?! Она-то помнила!
– Ты меня любишь? – спросила.
– Ты с ума сошла! – возмутился он.
Вскоре комсомольцы обсуждали персональное дело одаренного, энергичного, перспективного Б. Формулировка? «За поцелуй без любви».
Это сегодня можно только посмеяться над абсурдностью подобных публичных судилищ, а тогда морально неустойчивому студенту, с образным мышлением, душой в морщинах и безосновательными поцелуями, грозила нешуточная кара, вплоть до исключения из комсомола и университета.
