Мы встретились с Надеждой глазами.
«Как это, о каком? — довольно красноречиво сказал мне женский взгляд. — Ну, конечно, о том самом, который…»
Я отвернулся. Дуэль женских самолюбий стала причиной Колиных бедствий и поэтому интересовала меня примерно так же, как прошлогодняя газета пусть даже с моей статьей. Я — сильнее Коли, и я всегда смогу вывернуться даже из очень дрянной ситуации. А вот он — нет.
— Спасибо за разъяснения, Надя, — сухо сказал я. — Теперь мне пора домой.
— Подождите, — Надя снова схватила меня за руку. — Что вы собираетесь предпринять?
— Пока не знаю, — соврал я.
— У меня есть хороший план.
— Догадываюсь, какой. Гриша притащил с собой бомбу и собирается взорвать КПЗ.
Адвокат мельком взглянула на своего спутника.
— Это не бомба, а портфель со списками… — быстро пояснила Надя, но тут же сбилась с мысли и закричала: — Прекратите надо мной издеваться!
— С удовольствием это сделаю, — я аккуратно освободил свою руку. — Я вам завтра позвоню. До свидания.
— Вы не можете просто взять и уйти.
— Могу. Тем более что я у вас ничего не брал. Я уже устал от вас и вашей не менее взбалмошной сестрички. В самое ближайшее время я сделаю все возможное, чтобы закончить дело. И мой вам добрый совет, уведите отсюда Гришу. Он до беспамятства влюблен в вас, и может натворить черт знает что.
На углу меня догнала Настя. Мягко прижавшись к моему плечу, она снова заплакала. Она плакала тихо и жалобно, как может плакать только глубоко несчастная женщина.
Отойдя на безопасное расстояние от Надежды Шарковской, я остановился возле телефона-автомата и порылся в карманах. Настя протянула мне целую горсточку мелочи. Когда я заметил, как дрожит ее тонкая рука, я вдруг почувствовал, что в моей груди нарождается какое-то новое, доселе неизведанное чувство. Это был хороший признак, потому что-то чувство, которое я выносил в своей груди, можно было смело назвать холодным и расчетливым бешенством.
Я быстро набрал телефонный номер названный мне Светланой. Ответивший мне голос мог принадлежать только старушке ангельского вида с ямочками на щеках. Я постарался вкратце изложить суть своего дела. Старушка внимательно выслушала и посоветовала мне как можно быстрее убираться из города. Я спросил, почему и тут мама сестер Шарковских поведала мне одну, довольно любопытную историю. Как-то раз, еще в голубом детстве, ее дочки-близняшки не поделили котенка, подаренного им на день рождения теткой. После упорной борьбы за обладание драгоценным котенком Светочка и Наденька наконец-то нашли компромисс и выбросили бедное животное в окно. По словам мамы, обе ее девочки считали себя победительницами. Светочка и Наденька вообще никогда никому не проигрывали, оставляя такую честь кому угодно, только не себе. Впрочем, та, что родилась на час позже и потом подалась в адвокатуру, обладала все-таки более мягким характером. Мама припомнила, что именно Наденька перевязывала голову мальчишке, на которого свалился котенок.
История с котенком заинтересовала меня, и постарался расспросить о ней подробнее. Словоохотливой маме Шарковских понравилась беседовать с посторонним, но очень вежливым человеком. Она рассказала мне еще целую кучу довольно любопытных фактов. Оказывается, в борьбе девочек за котенка был и такой этап, когда они обе гнали его. Это произошло после того, как окончательно обалдевший от приключений котенок перепутал спальни сестричек, то есть самовольно перебрался из одной спальни в другую. Тогда та девочка, от которой он ушел, не растерялась и принялась утверждать, что она сама выгнала надоевшего ей котенка. А та, к которой он пришел, не желая оставаться в дураках, заявила, что котенок ей совсем не нужен. Так на некоторое время бедный котенок стал изгоем. Но, увы, ненадолго. Едва он прижился в спальне мамы и девочки наверняка удостоверились в том, что за котенка можно снова хорошенько подраться, схватка возобновилась с новой силой.
Я беседовал со словоохотливой старушкой довольно долго, до тех пор, пока Настя не замерзла. Потом поблагодарил собеседницу и повесил трубку.
Мы медленно побрели по тротуару… Настя уже перестала плакать. К моему удивлению, все попытки заговорить с ней оказались безуспешными. Настя молчала и смотрела куда-то в сторону. У ближайшего кафе я остановился и предупредительно распахнул перед Настей дверь.
Честное слово, когда в октябре грустные дворники жгут листву, кофе приобретает какой-то особый, терпкий привкус. Он больше горчит, пахнет дымом, и его теплота кажется куда более приятной, чем, допустим, в жарком июле.
Я улыбнулся и задал Насте самый что ни на есть дурацкий вопрос:
— Ты любишь пить кофе в октябре?
Настя механически кивнула, рассматривая стакан.
— Посмотри за окно, — попросил я.
Настя посмотрела.
— Октябрь. Падают последние листья, и мы пьем кофе… — я говорил противным голосом поэта-неудачника испытывающего очередной приступ вселенской скорби. — Пройдет год, снова будут падать листья, и мы снова будем пить кофе. Все проходящее, Настенька. Вечных истин нет, кроме одной. А она гласит, что все проходящее — вечно. Нужно жить дальше. Кстати, ты меня слушаешь или нет?
— Слушаю, — Настя кивнула. — Я тебя очень внимательно слушаю. Десять минут назад, в телефонном разговоре, ты расспрашивал какую-то женщину про кота, а теперь решил сойти с ума и заговорил о кофе в октябре.
— Я пытаюсь понять, что мне делать дальше.
— Жаль, что этого не может сделать Коля. Я уверена, что сейчас, в кабинете следователя, его бьют по голове большими, черными палками.
«Пора, — решил я. — Извини, пожалуйста, меня Настя, но пора!..»
— А тебе не приходила мысль, что Коля сам во многом виноват? — резко спросил я.
— Коля?.. А разве он, а не ты написал идиотскую статью?
— Я хотел вернуть кирпич.
— Плевать я хотела на твой кирпич.
— Не на мой, а на свой.
— На свой тем более. Мне нужен Коля.
— Во время следствия Коля сразу же заявил, что он, мягко говоря, не очень сильный человек. А таких, как известно, любят бить. Иногда из простого интереса.
— Во-первых, Коля не заявлял ничего подобного, — повысила голос Настя. — А, во-вторых, он умный и сильный. По вечерам, когда другие мужики пьют водку или лезут в постель к чужим женщинам, Коля сидит дома и работает.
— Конечно, — согласился я. — А когда не работает, то пьет сухое вино и играет с тобой в поддавки на щелчки.
— Вот именно этим он мне особенно дорог! — громким, трагическим голосом заявила Настя.
Мы встретились с ней глазами. Я невольно подумал о том, как сильно изменилось ее лицо за последние полчаса: оно осунулось, стало твердым, а возле носа вдруг пролегла легкая тень суровой морщинки.
