Почему он вспомнил сегодня замдекана? Именно сейчас?
Всегда есть кто-то рядом, готовый стать подушкой для слёз. Необъяснимым образом они ощущают свою необходимость даже на расстоянии, с полувзгляда, что ли, каким-то верхним, нечеловеческим, почти на пределе, звериным чутьём. Почему так происходит? Великая загадка. Но несостоявшееся и его разъединённые участники потом тайно сожалеют об этом. Возможно, из-за того, что не состоялось, стало недостижимым, они возвращаются в воспоминаниях к этому. И бывает так, что живут рядом, наблюдают со стороны, как протекает обычная семейная жизнь у бывшего или бывшей возлюбленной, мучаются, но ответа, почему порознь – не находят. И на все ли вопросы ответили они, если были бы вместе? Нет сослагательного наклонения в таких историях.
Сергей авансов никому не раздавал, а так – приударял слегка, не заботясь о том, насколько глубоко это может задеть девушку, и даже вызвать в ней некое чувство. Однако был уверен, что его это не тронет. И только много позже он поймёт всю глубину своей глупости и безответственности.
Как-то он встретил свою, так скажем – симпатию тех времён.
Они сидели на набережной, на лавочке, так оказалось, что на той же самой, где сидели когда-то. Возможно, это было её тайным желанием, через много дней устроить всё так, чтобы они опять оказались на этой лавочке, такой знаковой для неё?
Она вспоминала то, что он ей тогда говорил, стихи, которые он читал. Прикрывала глаза, вспоминала погоду, одежду, причёску, всё до мельчайших деталей, а он удивлялся молча, щурился, якобы от бликов речной воды, улыбался, ушёл в себя, потрясённый такой верностью памяти о ничего не значившей для него встречи, которую он уже и не помнил в таких подробностях. Его тронула трепетность, с которой она, прикрыв глаза, перерасказывала ему весь вздор, которым он тогда заморочил ей голову.
В какой-то момент даже показалось, что она разыгрывает его, он искоса глянул – усомнился. Но нет! Она была искренна, взволнована по-настоящему. Ему вдруг стало неприятно, словно он что-то пообещал, но не сделал, по забывчивости, легкомысленности, ушёл и не сказал куда, а для неё это оказалось самым важным, возможно, единственно важным в дальнейшей жизни, и через много лет продолжает волновать женщину и велит хранить верность этому… нафталину… заставило её помолодеть прямо на глазах чудесным каким-то образом… А он – ветреный и несерьёзный и пустой… но она всё это простила сразу же, только он присел на эту старую, серую лавку, царапающуюся чешуйками отлетающей краски.
Он понимал, что это бескорыстие и есть высшая форма прощения. Молчал, слушал, кивал, вежливо улыбался, но его лишь на короткое мгновение тронуло её волнение, бережное, нежное отношение к тому… к той ерунде, сюру… сору… мусору, который он тогда наплёл.
Ему вдруг стало неприятно, он злился на себя за то, что наговорил тогда чушь вперемежку со стихами. Поза, актёрство, как она этого не увидела, не поняла, и почему это всё в один миг стало так важно и через много лет всплыло сейчас, как наказание для него, тревожащее память и вернувшееся, чтобы пристыдить и усовестить.
Он пересиливал чувство вины, отвечал кратко, тактично, это подвигло её на новые воспоминания. А он и боялся разрушить эту хрустальную безделицу, возведённую ею и ставшую вдруг и для него такой дорогой: чтобы не исказилась после этой встречи, не разочаровали её в будущем.
– Почему это так важно для меня? Я вдруг понял, что выдал нечаянно некий аванс, и теперь никак нельзя его забрать, он уже не принадлежит мне.
Были другие, но почему-то именно эта сумасшедшая, остановившаяся и оставшаяся там, в прошлом веке, словно и не покинувшая с той поры лавочку. Скамью подсудимых, мою скамью. Кой чёрт её прислал ко мне? – досадовал он. Ведь были же наверняка какие-то другие мужики у неё. Почему именно я так потряс воображение той девчонки, этой женщины с короткой стрижкой вьющихся тёмных волос, чуть погрузневшей. Все они, те, другие – были так бесцветны и безлики, а я оставил какой-то след? А я? Кто я? Светоч? Можешь относиться к себе как угодно, но её не заставишь относиться ко мне иначе и тот безобидный флирт, простой трёп о книгах, кино, однокурсниках до сих пор так много значит в её жизни, согревает её душевное одиночество. Впрочем – она взяла в своё одиночество меня, и это её радует. Эту милую, вполне симпатичную женщину.
Так думал он, и это тешило его тщеславие, потому что, кроме грусти, он подарил ей радость. Отраженная, она вернулась к нему, и сейчас эта мысль умаляла, притупляла резкие уколы совести.
Он даже не спросил, замужем ли она, есть ли дети, внуки? Скорее всего, нет, потому что она бы сразу об этом рассказала – ведь она женщина. И как прошли эти годы, как она, где? При том, что она всё время говорила, вспоминала, смеялась, торопясь поделиться, но не спеша остаться вновь одной, со своими мыслями, переживаниями. Даже глаза увлажнились в какой-то момент.
– Мне будет трудно без тебя потом. – Только и сказала, прощаясь.
Не в прошедшем времени – «было», а сейчас, словно её надежда на то, что они будут вместе и уже не будет потеряна, и впереди счастливые дни совместной золотой и тихой осени – сбывшейся, долгожданной мечты. На что надеялась она, почему так уверовала в своей потрясающей безоглядности и доверии к немолодому мужчине на лавочке рядом?
И он, окончательно сбитый с толку галантно поцеловал ей руку. И потом, вспоминая об этой нечаянной встрече, он дивился, как она вообще могла состояться, при этом спрашивал себя – где она теперь, эта женщина? Возникало даже лёгкое волнение, хотя и был уверен отчего-то, что больше они не увидятся никогда.
Почему он ощущал в такие минуты, что это очень важно для него? И потом, когда прошёл какой-то юношеский стыд, стало не так больно внутри, он даже похвалил себя мысленно, что удостоился такого дорогого подарка.
– Надо думать исключительно о заказах! – одёрнул он себя.
И засмеялся. Марина и Миша странно посмотрели на него и промолчали. Виталий вообще не обратил внимания.
Так они и сидели в ожидании грядущих неприятностей.
* * *
Днём позвонила жена, попросила Сергея проплатить через Интернет коммунальные услуги.
– Да. Вот жену я увидел и ничего не сказал. Назначил свидание. И когда я вдруг ясно и пронзительно понял – вот она, моя будущая жена?
Одно он мог сказать точно – это было в январе. И год помнил, и какая погода была… А как признался ей в любви – не помнил. Саму сцену объяснения. Ни времени дня, ни деталей, ни места, ни во что был одет. Только какой-то радостный фон и гулкий звон в висках. Переживал, боялся получить отказ. Странно!
Да, он ценил заботу жены о нём, о дочери, труды по дому. Это было удобно и не отвлекало от работы.
В глубине души, по прошествии многих лет семейной жизни он ясно понял, что если бы вдруг она собрала вещи и ушла, он сам бы всем этим занимался. Будет проделывать всю эту многотрудную домашнюю работу: без такого тщания, блеска, реже и без особой охоты, по необходимости, но будет.
