Книга Пария - Грэхем Мастертон

Когда я съехал с Лафайет-роуд и повернул на север, в сторону Аллеи Квакеров, на северо-востоке над горизонтом уже собирались грозовые тучи, похожие на стадо темных мохнатых зверюг. Прежде чем я доехал домой, тучи уже закрыли небо. Первые капли дождя застучали по капоту автомобиля.

Я пробежал по садовой дорожке, натянув плащ на голову, и выгреб из кармана ключи. Дождь шептал и шелестел в сухих стволах, ограждавших дворик. Первые, еще не слишком сильные порывы ветра начинали трепать кусты лавра у дороги.

Я как раз вставил ключ в замок, когда услышал женский шепот:

— Джон?

Парализованный ледяным страхом, я с трудом заставил себя повернуться. Сад был пуст. Я увидел только кусты, заросшую лужайку и нарушаемую каплями дождя поверхность садового пруда.

— Джейн? — громко спросил я.

Однако никто не ответил, и здравый смысл подсказал мне, что это не могла быть Джейн.

Однако дом выглядел как-то иначе. Мне казалось, что я чувствую чье-то присутствие. Я повернулся к саду и, моргая под лупящими меня каплями дождя, пытался понять, в чем заключается разница.

Я влюбился в этот дом с первого взгляда. Меня восхитил его готический силуэт постройки 1860 года, слегка неухоженный вид, окна с ромбическими стеклами, оправленными в свинец, каменные парапеты, вьюнок, оплетающий двор. Дом построили на фундаменте более старого дома, и на старом каменном камине, который теперь располагался в библиотеке, стояла дата „1666“. Но сегодня, слушая, как дождь лупит по позеленевшей черепице и оконная рама беспокойно поскрипывает на ветру, я начал жалеть, что не выбрал себе более уютного жилища, лишенного мрачной атмосферы воспоминаний и кающихся призраков.

— Джон? — раздался шепот; но, может быть, это был только ветер. Черные тяжелые тучи висели теперь прямо над домом. Дождь усилился, желоба и водостоки издавали звуки, похожие на смех стада демонов. Меня охватило леденящее кровь предчувствие, что мой дом посещает некий дух, который не имеет права появляться на земле.

Стоя на садовой тропе, я развернулся, а потом обошел вокруг дома. Дождь вымочил мне волосы и хлестал по лицу, но прежде чем войти, я должен был увериться, что мой дом пуст, что в него не забрались хулиганы или взломщики. Я так себе это объяснял. Я продрался через поросший бурьяном сад к окну гостиной и заглянул внутрь, прикрывая глаза ладонью, чтобы лучше видеть.

Комната казалась пустой. Холодный серый пепел устилал кострище камина. Моя чашка стояла на полу, там, где я ее оставил. Я вернулся к парадному входу и прислушался. Капли дождя падали за ворот моего плаща. Сквозь тучи пробился луч света, и поверхность садового пруда на мгновение заблестела, будто усыпанная серебряными монетами.

Я все еще стоял под дождем, когда, разбрызгивая грязь, по аллее проехал на „шевроле“ один из моих соседей. Это был Джордж Маркхем, живший на Аллеи Квакеров в доме номер семь со своей женой-калекой Джоан и множеством истерически лающих карликовых собачек. Он опустил стекло и выглянул из машины. На его шляпе был пластиковый чехол от дождя, а на очках поблескивали капельки воды.

— Что случилось, сосед? — закричал он. — Принимаешь душ в одежде?

— Ничего страшного, — уверил я его. — Мне показалось, что какой-то из желобов протекает.

— Осторожнее, а не то простудишься до смерти.

Он уже начал поднимать стекло, но я подошел к нему, с трудом пробираясь по грязи.

— Джордж, — спросил я. — Не слышал ли ты, чтобы кто-то шлялся здесь ночью? Около двух или трех часов утра?

Джордж задумчиво выпятил губы, а потом покачал головой.

— Я слышал ветер ночью, это точно. Но ничего больше. Никто не ходил по дороге. А почему тебя это так интересует?

— Сам толком не знаю.

Джордж задумчиво посмотрел на меня, а потом сказал:

— Лучше возвращайся домой и переоденься в сухое. Не обращайся так мерзко со своим здоровьем только потому, что Джейн уже нет. Может, попозже заскочишь к нам поиграть в карты? Старый Кейт Рид наверняка появится, если приведет в порядок свой ржавый тарантас.

— Может быть, приду, Джордж, большое спасибо.

Джорджи уехал, и я снова остался один под дождем. Я прошел по аллее и вернулся под дверь. Ну, подумал я, не буду же я стоять тут целую ночь. Я повернул ключ в замке и толкнул дверь, которая как всегда протестующе протяжно заскрипела. Меня приветствовала темнота и знакомый запах дыма и старого дерева.

— Есть ли здесь кто-то? — закричал я. Глупейший вопрос на этом свете. Здесь никого не было, кроме меня. Джейн погибла уже больше месяца назад, и хотя я не хотел об этом думать, но вынужден был постоянно помнить про это, все время вспоминать ее последние секунды жизни, как в автомобильных катастрофах, которые часто показывают по телевизору, где безвольные манекены вылетают через переднее стекло. Только здесь были не манекены, а Джейн и наш еще не родившийся ребенок.

Я вошел в дом. Не подлежало сомнению, что атмосфера изменилась; казалось, за время моего отсутствия кто-то немного переставил мебель. Сначала я подумал; черт, я был прав, сюда кто-то вломился. Но часы, стоявшие в холле, по-прежнему тикали с тошнотворным однообразием, а картина XVIII века, изображающая охоту на лис, висела на своем обычном месте. Джейн подарила мне эту картину на Рождество; сентиментальная шуточка, напоминание об обстоятельствах, при которых мы встретились. Помню, в тот день я хотел поиграть ей на охотничьем роге, исключительно из петушиного хвастовства, но смог лишь затрубить громко, бессмысленно и страшно неэлегантно, как если бы пернул гиппопотам. До сих пор я еще слышу ее веселый смех.

Я запер за собой дверь и пошел наверх, в спальню, чтобы переодеться в сухую одежду. Меня постоянно преследовало неприятное ощущение, что кто-то был здесь, касался моих вещей, брал их в руки и снова клал на место. Я был уверен, что положил расческу на стол, а не на ночной столик. А мой будильник остановился.

Я натянул синий свитер с высоким воротником и джинсы, а потом спустился вниз и налил себе остатки „Шивас Регал“. У меня было намерение купить в Салеме бутылку чего-нибудь покрепче, но из-за Эдварда Уордвелла и этой истории с картиной совсем забыл зайти в магазин. Я залпом проглотил виски и пожалел, что больше нет. Может, позже, когда будут исправлены прохудившиеся небеса, я пройдусь до Грейнитхед и куплю пару бутылок вина и несколько порций готового обеда, например, лазаньи. Я уже смотреть не мог на эскалопы Солсбери, даже под угрозой пыток. Эскалопы Солсбери — без сомнения самая отвратительная и невкусная еда во всей Америке.

И именно в этот момент я снова услышал шепот, как будто где-то в доме двое шушукались обо мне вполголоса. С минуту я сидел неподвижно и вслушивался, но чем больше я напрягал слух, тем отчетливее слышал лишь шум ветра или звон воды в желобах водостока. Наконец я встал, вышел в холл с пустым стаканом в руке и закричал: