Любители порассуждать часто задаются вопросом о назначении искусства. Одни видят в этом источник развлечения, другие – источник мудрости, третьи полагают, будто искусство должно пробуждать в человеке высокие качества: совесть, доброту, честность, любовь… Однако это крайности. Это самообман, в который вовлечены и сами деятели культуры. Искусство должно украшать. Ювелир мастерит кольцо не для того, чтобы чему-то научить его будущего владельца или как-то развлечь в унылые будни. Кольцо украшает, и с этим трудно поспорить. Художник пишет на холсте для того, чтобы продать свое творение и украсить чье-нибудь жилище. Автор наполняет свои творения сочными цветами или красивыми звуками только для того, чтобы украсить остандарченную жизнь бедных людей. Он делится доступной его взору красотой. Он – собака-поводырь, ведущий свою слепую публику по тропам жизни, рассказывая о том, что видит вокруг. Искусство не должно развлекать, так как в этом случае единственное, что делает творец – потакает слезным капризам публики, показывая то, чего от него ожидают слепые, и, жаждая обратить на себя внимание, сделаться всеобщим любимцем, превращается в художественную путану. Публика не только внимает путеводным словам автора, но и сама является частью представления, ибо спектакль создается лишь в сознании творца и зрителя. Не всем по нраву будет пробужденная творением картина, но угождать каждому – невыполнимый труд. То, что заинтересует человека в произведении, уже есть в нем самом, однако лишь с помощью проводника-художника у него есть шанс отыскать это.
Есть вещи незыблемые и независимые от сиюсекундной прихоти экономических рабовладельцев и властителей гламура. Настоящие мечтатели, искатели счастья – те, кто первыми пришли сюда когда-то в древности, − они сейчас здесь. Их кости – не те, что лежат вдоль подножия Горы или покоятся на самом ее пике, все эти останки – они давно вторичны. Кости первооткрывателей Горы находятся под самой Горой, придавленные тяжестью глупости и подражания своих последователей. Заваленные тысячами тонн загубленных судеб, которые будучи слепыми, рвались увидеть открывшуюся мечтателям красоту. Величественная гробница. Те, кто открыл Гору, никогда не видели всего ее великолепия и смертоносности.
Может быть, деньги и правят этим миром, только деньгами управляют лень и жадность. Лень заключается в том, чтобы сесть на шею наивному народу, впрячь людей в орало и весело махать кнутом. А жадность – в нежелании делить с ними взращенный общим усилием хлеб, выманивать их долю под любым предлогом, и культивировать распри и паразитизм в нормальной человеческой среде. Ибо измученные, голодные грузовые волы в конце концов заткнут уши и сбросят надоевших седоков, отдав свои жизни во власть личного ума и возможностей.
У символа бесконечности есть только одна точка соприкосновения, истины, к которой рано или поздно приходит история, и есть два долгих витка заблуждений и обмана, которые раз за разом повторяют свой путь. Никто не в силах этого изменить.
Возле моста Странник увидел Проводника – в руках у него был старый, заржавевший, выщербленный топор. Проводник держал топор над головой, целясь по тугим канатам, связывающим мост и скальную породу. Одна сторона переправы уже безвольно накренилась, лишившись крепящих ее с берегом веревок.
− Стой! − крикнул Странник и рванул вперед, едва успев перехватить древко топора, воспользовавшись секундным замешательством Проводника.
− Отойди, − совсем по-звериному зарычал тот и повернулся к Страннику. Даже вид его теперь снова имел животные, необузданные черты хищника: дикие, целеустремленные глаза, взъерошенная грива на голове. Проводник был напряжен, готов атаковать в любую секунду. − Ты сам видел, к чему приводит эта дорога. Я больше не могу смотреть, как гибнут люди. Давно уже пора было остановить все это.
− Не тебе решать, кому какому пути следовать. Мир богат своими развилками и перекрестками. Дай им возможность самим во всем разобраться.
− Разобраться! − Проводник засмеялся. − Когда эти дураки понимают, что обманулись, становится слишком поздно.
− Каждый должен иметь свое мнение, а до истины еще никто не дорос. Да и не дорастет никогда – у нее слишком огромный масштаб.
− Ты стал еще страннее, чем в молодости, − Проводник разозлился не на шутку, лицо его побагровело. − Ты понимаешь, что эти идеи несут в себе смерть, обман − и ничего больше?! Развилки, перекрестки!.. Пускай уж в мире будет одна тропа, но по ней будут шагать здоровые, адекватные, живые люди!
С последними словами Проводник резко развернулся (руки Странника и дикаря все еще держались за поднятый топор), заставив Странника встать на свое место – спиной к обрыву.
− Ты ведь и сам окажешься в плену безжизненных скал! Ты умрешь здесь от голода! − кричал Странник. – Этот мост уже довольно стар. Придет время – он прогниет и рухнет сам. Не торопи события.
Лицо Проводника на несколько мгновений изменилось: искаженная гримасой обреченности и ярости кожа вдруг разгладилась, в глазах мелькнуло понимание. Страннику показалось, что он сумел все-таки переубедить дикаря, он расслабился и ожидал, что Проводник вот-вот опустит топор.
− Твоя беда в том, − вновь заговорил Странник, − что ты никуда не идешь. Ты зарылся в пещере, и единственное, что тебе осталось совершить – это замуровать вход и сгнить в ней заживо, как Аскет.
− Уйди с дороги! − заорал вдруг Проводник и, что было сил, ударил Странника ногой. От удара старика потянуло назад, однако топор он не выпустил из рук, и Проводник был вынужден разжать свои пальцы. Странник лишился последней опоры, сделал несколько шагов назад, пытаясь найти равновесие, – и рухнул с обрыва.
Казалось, Странник падает целую жизнь. Он не видел, что творилось под ним, внизу, и может быть, поэтому тревожный крик в его сознании о надвигающейся беде не был таким громким, чтобы полностью заполнить мысли и распространить по всему телу парализующий страх. Топор выскользнул и улетел куда-то назад. Странник смотрел, как фигура Проводника на вершине обрыва становится все меньше, как будто берег непонятно от чего вдруг стал расти, будто лифт до самого неба. А затем весь мир превратился в мешанину сил, крутящих Странника в холодной воде, то потопляя, то выбрасывая на поверхность бурной реки. Ему несказанно повезло, что узкая горная речка была отнюдь не мелководной и тем самым уберегла старика от смертельного исхода его падения. Странник лихорадочно заработал руками и ногами, стремясь остаться на плаву. Противостоять стихии было очень трудно: перед Странником то и дело вырастали каменные стены и валуны, и то, что ни один из них не причинил старику значительного ущерба, было настоящим чудом.
Странник был почти в беспамятстве, дезориентирован, ослепший и оглохший от накрывавших его с головой волн, когда третья сила вступила в эту неравную схватку. Что это было – Странник понял далеко не сразу, лишь спустя некоторое время сквозь водную пелену, застлавшую глаза, он отгадал размытые лица. Странник почувствовал под собой твердую поверхность и вцепился в нее мертвой хваткой. Когда же ясность ума и восприятия мира вернулись к Страннику, он обнаружил, что лежит внутри какой-то узкой лодки, свесив ноги за борт. Помимо него в лодке находились еще двое мужчин, сосредоточенно орудующих веслами. Странник кое-как втянул ноги и постарался удобно расположиться, насколько это было возможно – на дне лодки лежали рюкзаки.
