Джуд схватил маяк и буй, выругался, потому что они едва не выскользнули из его рук. Это был железный трос на шкиве.
Гидравлический двигатель снова пришел в действие. Это было не последний раз. Порвались два длинных толстых троса хребтины яруса с насаженными рыболовными крючками.
— На этот раз мы облажались, — прошептал Джон.
— Если бы мы только успели почистить дно… — ответил Дэйв вполголоса, — тогда мы чувствовали себя в своей тарелке.
Он вернулся к работе. Шкипер вернулся в свою крепость. Может быть, он плачет, я на секунду подумала об этом. Саймон спустился в трюм и вручил мне коробки с замороженными кальмарами. Дэйв и Джуд тихо говорили о наклоненном ярусе, о ненормальном натяжении, неловкости, о том, что если бы Йан умел управлять, то мы бы не потеряли пятнадцать крючковых снастей, это будет нам дорого стоить и придется возместить Энди их полную стоимость.
— Это дерьмо, которое он нам сплавил, пройдут недели, чтобы все это отремонтировать!
— Да, но зачем шкипер пошел на риск, он же должен был видеть на эхолокаторе, что там не было дна.
Я затачиваю на камне нож. Я склонилась к Джезусу. Наши глаза встречаются. У него улыбка бессилия, такая наивная, которая ему присуща. Я начинаю смеяться, зарываясь носом в открытые коробки с замороженными кальмарами. Потом, нарезав их целую кучу, двигаю наживку к середине стола. Дэйв молчит. Сигарета Джуда повисла на его губах, дым поднимается к его глазам, и от этого он морщится. Луис и Джон сидят с постными лицами. В течение нескольких часов мы готовим наживку.
— Эй, Саймон, если ты собираешься приготовить что-нибудь поесть, как раз наступило время, чтобы об этом позаботиться.
У нас остались колбасы, рис, три банки кукурузы. Хорошо хоть это. Мужчины едят в тишине. У Саймона, стоящего у плиты, лицо буквально багрового цвета, он ждал нас, чтобы тоже поесть.
Шкипер поднял взгляд от тарелки, напоминая о своем существовании. Он посылает Саймона в трюм обложить свежую рыбу льдом.
— Но он же не ел! — говорю я.
Джуд обдает меня холодным взглядом, Дэйв, кажется, удивлен, но хмурится, Джезус выглядит смущенным. Остальные даже ухом не повели.
Йан бросает мне в ответ саркастическим тоном:
— Заткнись, Лили. Это тоже его работа, верно?
Я опустила горящее лицо. Я съежилась на скамейке. Мои глаза наполнились слезами. Комок в горле, я стараюсь сдержать приступ нервного смеха.
Мужчины вышли. Джезус и я моем посуду. Он рассмеялся.
— Никогда ничего не говори шкиперу. Знаешь, что тебя могут за это уволить? Шкипер всегда прав.
— Но Саймон не ел!
— Это решает только капитан, Лили, и если подобное повторится еще хоть раз, то все. Никто от этого не умрет, знаешь ли, а он лучше поест в следующий раз, поняла?
Джон мчится, как ветер. Он опаздывает, как всегда. Перед выходом он открывает ящик и хватает два «Баунти».
— А мне можно?
Джезус засмеялся. Я оставляю остатки еды для Саймона. Мы присоединяемся к мужчинам на палубе.
Настоящие золотые рыбки прыгают на столе. Шероховатое тельце, острые плавники, выпученные глаза, которые, кажется, могут вылезть из орбит.
— Они высовывают язык, Джезус?
— Они не высовывают язык, это их желудок.
— Ах…
— Это все происходит из-за понижения давления. Их называют глупыми рыбками. Из-за глаз навыкате и языка, как ты говоришь.
Алая кровь стекает с их тел. Зияющее горло. Я толкаю их вниз, в трюмовое отверстие. Джезус работает со мной. Он кивает с озабоченным видом.
Саймон не вышел, — шепчет он, — я думал, он такого не пропустит.
— Чего?
— Взглянуть на глупых рыбок. Эти рыбы опасны. Ты обратила внимание на их плавники? Там в шипах можно увидеть яд. Если пропитанный ядом шип уколет в шею, это, кажется, может привести даже к летальному исходу.
Шкипер наблюдает за нами. Джезус молчит. Мы ожидаем Саймона. Наконец он выходит из трюма, на его тонком лице взгляд осторожный и очень тревожный. Ветер поменял направление. Это почти красиво.
Мы заканчиваем поздно ночью. Когда я возвращаюсь в рубку, то вижу у штурвала корабля Саймона. Это его первая вахта. Джесс долго объясняет ему назначение циферблатов. Удар ножом в самое мое сердце.
— А я? — шепчу я. — А я?
Йан предал меня. Я сдерживаю слезы, потому что рыбак не плачет, он мне сказал, что я была рыбаком и что в ближайшее время я им опять буду. Он говорил как ребенку, чтобы заставить меня смеяться и мечтать об этом. Я поспешно сбегаю вниз по лестнице. Ребята пошли спать. Йан и Дэйв говорят по поводу квот на кофе.
Я прерываю их дрожащим голосом, хотя намеревалась высказать это рыкающим тоном. Йан забыл о своем свирепом нраве и о том, что он сердится:
— Что с тобой случилось, воробышек?
Я не воробышек вовсе, а вот у Саймона сегодня вахта…
Мой голос аж захлебнулся, я тереблю свои руки и восстанавливаю дыхание.
А я, когда я смогу делать это? Ты мне сказал, что я смогу. Что в ближайшее время будет моя очередь. Каждое утро, когда вы все спите, я тренируюсь, я бодрствую с тем, кто стоит у руля. Я клянусь, я не засну!
Дэйв улыбнулся.
— Ты должна уметь ждать, Лили.
— Это тебе нужно обсудить с Джессом, а не обращаться ко мне, — сказал Йан. — Судно — это как бы его ребенок. Ложись спать, воробышек, твоя очередь еще придет.
Я не могу больше спать. Если они увидят меня плачущей, то никогда не дадут мне стоять на вахте. Я скрываюсь и возвращаюсь в угол рулевой рубки, когда становится совсем темно. Саймон восседает в кресле капитана. Он даже не обратил на меня свой взгляд.
Утром шкипер пытается отвести меня в сторону. Когда же я пытаюсь этого избежать, он хватает меня за рукав.
— Я разговаривал с Джессом. Сегодня вечером ты заступишь на первую свою вахту.
— Судно будет идти на автопилоте… Как только что-то тебе покажется ненормальным, то сразу буди меня или шкипера.
Джесс пошел спать после этой вечной рекомендации. Я сижу, выпрямившись, в кресле и опускаю кусочек шоколада в кофе. Море прекрасно. Я наблюдаю за мелкой рябью в носовой части корабля. На радаре ничего не появляется, кроме нас, яркое пятно в центре концентрических кругов и мимолетных искр. Мы находимся в десятках миль от любого побережья. Белая птица появилась на носу корабля. Ее огромные крылья бесшумно сотрясают воздух. Она поворачивается и медленно вращается вокруг себя. Спит ли она, или это просто сон? Радио потрескивает, иногда становятся слышны некоторые слова. Они, кажется, рождаются из ночи, живые сообщения таких же бродяг великой пустыни. Только небо и море кругом. Мы продвигаемся сквозь ночь. Мужчины спят. Я наблюдаю за ними.
