– Понятия не имею, откуда он там взялся.
– Вы знали, что ваш знакомый Гэбриэл Уинслейт употребляет наркотики?
– Да. Знал.
– Вы продавали наркотики ему?
– Ни ему, ни кому другому.
– Вечером одиннадцатого апреля вы были в ночном клубе «Крим»?
– Нет.
– Можете вспомнить, где вы тогда были?
– А вы можете вспомнить, где были в конкретный день четыре с лишним месяца назад?
– Отвечайте на поставленный вопрос.
– Нет, точно вспомнить не могу.
– В ночь, когда убили Диану Саммерс, ты был в «Криме» и продал героин Уинслейту.
– Я не был там и ничего не продавал.
– Разве я задал вопрос? Заткнись, сволочь, и дослушай до конца! Сколько доз ты ему продал?
– Я ничего никому не продавал.
– Ты что, совсем тупая скотина? Теперь я задал вопрос! Я спросил: сколько?
– Ни одной.
– Ответ неверный! – весомость заявления подтвердил удар ладонью по уху.
– Ты знал, что Уинслейт берёт порошок не только для себя, но и чтобы насильно сделать укол Диане Саммерс?
– Он не…
– Что ты сказал?
– Я не мог этого знать, потому что ничего ему не продавал.
– Ты предложил Уинслейту убить Саммерс таким способом?
– Нет.
– Ответ неверный!
Время между допросами Флэш проводил в камере следственного изолятора. Одиночной. Гэба Тоже держали в одиночке.
Прошла неделя. Дважды к нему приходили посетители, один раз Люсия и один раз Джим. Люсия была сама не своя. Конечно, она была уверена, что Уэсли не совершал никакого преступления, и не могла понять, почему всё это случилось. Флэш почувствовал себя ужасно виноватым перед ней – особенно когда Люсия не выдержала и расплакалась. Но было и другое чувство. Он знал, что иначе поступить не мог.
Люсия передала для него кое-какие вещи, бытовые мелочи, без которых привычному к комфортной жизни человеку трудно обходиться. Прежде Уэсли никогда не думал, что зубная щётка и прочая ерунда могут его так обрадовать.
Джим говорил с Флэшем спокойно и коротко. Видно было, что он едва сдерживается, чтобы не обругать друга последними словами. Он завёл было речь про частного адвоката, но Уэсли прервал его:
– Адвокатов мы уже проходили. С Гэбом. Но мне-то в любом случае адвокат нужен в последнюю очередь. Пойми, Джим, я принял решение. Так что не будем зря тратить время.
Правосудие
Естественно, заседание суда было закрытым.
Ведший процесс судья производил впечатление какой-то необыкновенной плоскости и серости – точно газетная фотография. Народу в зале было мало. Кроме должностных лиц и обвиняемого – всего три человека. Видимо, родственники погибшей девушки. Саммерс не присутствовал.
После того как была изложена версия событий, с которой Флэша любезно ознакомили на допросах, в зал одного за другим вызвали четверых свидетелей. Оказалось, что эти люди «видели» Уэсли в клубе «Крим» той апрельской ночью. Видели, как он разговаривал с другим темнокожим парнем – да, возможно, это был Уинслейт, на фотографии очень похож. Потом обвиняемый и этот Уинслейт куда-то вместе ушли. Один из свидетелей запечатлел в своей памяти даже тот момент, когда Флэш продавал своему спутнику наркотики. А слух его при этом уловил обрывки разговора, и речь шла о Диане Саммерс, с которой Уинслейт только что поссорился. Вполне вероятно, обсуждалось убийство.
Обвинитель обратился к Флэшу с вопросами. Уэсли отвечал – правду и ничего, кроме правды. У защитника пара вопросов тоже нашлась – скорее всего, задал он их главным образом с целью убедить присутствующих в том, что не спит.
Закончилось всё за полтора часа – удивительно быстро для судебного заседания. А впрочем, не так уж и удивительно – в этом случае.
Обвинитель произнёс заключительное слово – лаконично и без каких-либо пространных отступлений. Виновен. Виновен. Виновен.
Адвокат, напротив, говорил так, будто его одолевала смертельная усталость и в придачу зубная боль.
Сомневаться в том, что за всем этим последует, не приходилось. Уэсли охватило какое-то неправдоподобное спокойствие, он сидел, прикрыв глаза. Когда ему дали слово, он отказался признать себя виновным, и больше ничего говорить не стал.
В очередной раз прокашлявшись, слово взял «газетный» судья. Голос его был под стать внешности – не человеческая речь, а звуки ударов по клавишам допотопной печатной машинки.
– …Признаётся виновным в незаконном обороте наркотических веществ с целью сбыта… признаётся виновным в соучастии в убийстве… Приговаривается к пожизненному заключению в тюрьме строгого режима на острове Лабрисфорт… Приговор окончательный.
Выходя из клетки в сопровождении двух конвойных, Уэсли мельком глянул на статуэтку Фемиды, которую ещё в начале заседания заметил на судейском столе. Лицом богиня была повёрнута к судье, а к сидящим в зале – спиной.
«Вместо меча тебе в руки стоило бы дать топор, детка, топор с двумя лезвиями, похожими на крылья, – подумал Флэш. – И нарядить в штаны Салли Мэйб, в джинсы с бабочкой на заднице».
Путь
Ночью с двенадцатого на тринадцатое августа Флэш почти не спал. Это была ночь после суда, последняя в следственном изоляторе. Он не испытывал такого отчаяния, какое, наверное, чувствовал бы на его месте обычный несправедливо осуждённый. Но мысль о том, что его свобода больше ему не принадлежит, против воли вызывала ощущение холодной пустоты где-то в животе.
И было ещё кое-что, совсем непонятное и противоположное естественному нежеланию оказаться запертым в клетке. Лабрисфорт притягивал, точно магнит. О чём бы ни начинал думать Уэсли, в итоге все помыслы обращались к тюрьме на острове. Как будто там его ждала не просто камера-одиночка, а какое-то живое существо. Ждало и звало.
Откуда взялось это чувство? С Гэбом оно никак не может быть связано. Гэба уже нет… Но что это тогда такое? Он не знал. И подозревал, что лучше бы никогда и не узнавать. Но обратной дороги не было.
Уэсли удивился, когда за ним не пришли утром. Но позже понял причину задержки. Откуда-то из другого города должны были привезти ещё одного осуждённого. Тюрьма на острове ожидала сразу двоих гостей.
Дверь отперли только вечером. Тяжёлые стальные кольца, словно голодные челюсти, обхватили лодыжки и запястья Флэша. Он не проронил ни слова и, когда надзиратель велел: «Выходи. С пустыми руками, никаких личных вещей» – так же молча покинул камеру. Снаружи стоял второй охранник.
Тюремный коридор, по которому они шли, казался бесконечным. Сколько раз Уэсли прежде проходил здесь – мимо камер, заполненных заключёнными – вслед из-за решёток всегда раздавались громкие возгласы. Неразборчивые окрики, непотребная брань, иногда смех по неведомому поводу. Надзиратели в ответ приказывали обитателям камер заткнуться. Но сегодня вокруг почему-то царила мёртвая тишина, словно это был коридор гробницы египетского фараона.
