Говорят, что иногда возникает удивительное ощущение возврата в прошлое, когда ты как будто заново переживаешь то, что с тобой уже когда-то было. Такое же ощущение возникает, когда волшебник или призрак оказывается в том месте, где кому-либо самой судьбой суждено быть похороненным. Подобное испытал и я – сразу после того, как умер.
Оставив заднюю дверцу кареты открытой, я откинулся на спинку сиденья. Когда день начал клониться к вечеру, а небо окрасилось красно-оранжевым отблеском заката, наш караван проследовал через ворота форта Бро. Меня ни на минуту не отпускало чувство страха, потому что я знал, что здесь мне вскоре перережут горло. Караван остановился, и в следующую секунду я увидел, как к распахнутой дверце кареты подошел Иамос.
– Как вам показалось путешествие, мастер Корвас? Приятным?
– Что с вами происходит, Иамос? Мы уже разговаривали с вами об этом.
– Во Вселенной существует бесчисленное множество миров, мастер Корвас. Как вам показался один из них?
Я огляделся по сторонам, посмотрел на убогие домишки форта и пощупал рукой горло.
– Запутанным, как обычно.
– Запутанным?
– «Одиноким», так я ответил на ваш вопрос в тот раз. Теперь я отвечаю – «запутанным».
– Я удивлен вашим признанием в одиночестве. – На лицо Иамоса наползла неприятная улыбка. – За долгие годы подобная мысль просто не приходила мне в голову.
– Мысль о том, что кто-нибудь может посчитать одиночество не слишком приятным? – поспешил я задать уже хорошо знакомый мне вопрос, в который вложил вполне осязаемый сарказм.
– Нет, почему же. Конечно. Вы просто сказали те же слова, которые я собирался произнести. Видите ли, таков наш обычай – путешествовать в одиночестве и жить в одиночестве. Мы находим это более полезным, чем встречи и непосредственное общение с богами.
Я посмотрел на лежащую на сиденье шкатулку, затем снова на Иамоса.
– У кого-нибудь из ваших богов есть ручка из слоновой кости? – На этот раз мой вопрос имел совершенно другое значение, чем тогда.
– Простите, как вы сказали?
– Знаете, это был просто глупый вопрос. Еще глупее задавать один и тот же вопрос дважды. – Я снова посмотрел в сторону океана. – Мы скоро поедем?
– Мы задержимся здесь всего на один час. Просто поменяем лошадей. Наше путешествие продлится также и ночью, а следующая остановка предстоит завтра утром в форте Дамра. Может быть, мне подобрать вам попутчика?
– Нет, спасибо.
– Вы будете ужинать в этой деревушке? Буду рад, если вы пожелаете разделить с нами нашу скромную трапезу.
– Благодарю вас, Иамос. А что вы можете предложить?
– Особый зерновой хлеб, типичную еду моих единоверцев. Посторонние называют его хлебом из опилок. Он грубого помола и совершенно сухой. Его обычно запивают водой.
– Вы рассказываете о нем, как о настоящем деликатесе.
Иамос кивнул и направился к голове каравана. Перед местной таверной я заметил в толпе знакомое лицо. Это был Кер. Пройдет совсем немного времени, и он умрет.
Я повернулся к шкатулке. На ней была хорошо различима буква «X». Шкатулка не желала отправляться в город. Однако я настоял на том, что мне необходимо узнать, стоит ли сколько-нибудь вещь, оставленная мне в наследство Олассаром. В результате я получил ответ, который даже не смог толком понять.
ГЛАВА 4
На следующее утро я проснулся и поймал себя на мысли о том, что не свожу со шкатулки взгляда. Я не помнил, когда раскрыл глаза, я всего лишь осознавал, что они уже давно открыты. Может быть, это просто сон или галлюцинация. Или призрак, затеявший игры с моим разумом. Или, как знать, злой волшебник, которому захотелось подшутить надо мной.
Я встряхнул головой, поскольку понимал, что все эти рассуждения бессмысленны. Если бы Йоркис был настоящим волшебником, то он бы не попался на мою уловку с ползающим ковром. Да и кому придет в голову искать настоящий летающий ковер на искандарском рынке? Кроме того, у Йоркиса имелся зять, который мог заняться моими поисками для того, чтобы отомстить мне.
Я приподнялся в постели, протянул руку и, наверное, в сотый раз прикоснулся к букве «X», вырезанной на шкатулке. К ее виду я уже привык. Если бы эта буква была на шкатулке еще тогда, когда я впервые взял ее в руки, я наверняка заметил бы ее. Две царапины, образовавшие букву, были еще свежими. То, что совсем недавно произошло со мной, тоже было самой что ни на есть явью. Шкатулка Олассара каким-то удивительным, непонятным образом стерла целый кусок времени, обратила его вспять, вернув все к самому началу. Она воскресила меня из мертвых. Более того, она пустила в обратном направлении часы самой Вселенной, чтобы показать мне, что же это такое. А действительно, что это такое?
Мне показалось, что воздух стал какой-то не такой, непривычный. Непривычными оказались и звуки, не похожие на грохот окованных металлическими ободами колес по мощенной камнем дороге. Я выглянул наружу. Этот участок Королевской дороги, огибавший неподъемные исполинские глыбы гранита, проходил вдоль берега океана. Снова опустившись на свое прежнее место и устремив взгляд на океанские волны, я погрузился в размышления.
Во имя чего шкатулка снова вернула меня в прошлое? Зачем я изо всех сил пытаюсь усомниться в том, что видел собственными глазами? Мысли об этом навеяли воспоминания о детстве, когда я мальчишкой попытался затеять спор о богах. Так же как и сотни раз до этого, я опять отказался пойти в храм – мы были одной из немногочисленных семей итарийцев в Искандаре, и отец свято верил в своего любимого Амриту. Причем верил настолько исступленно, что всячески настаивал на том, чтобы и я приобщился к его вере.
Мы, наверное, в тысячный раз затеяли с ним спор по этому поводу, и я снова сказал ему, что единственные существующие боги – это вездесущие злобные маленькие духи, которые постоянно и без всякого на то повода причиняют людям беспокойство. Отец ответил на это следующее: свидетельства существования богов можно увидеть повсюду. Они всегда рядом с нами. Они – это ветер и солнце, птицы и цветы, а также многое-многое другое.
Помню, как я тогда бросил ему:
– Тогда почему же умер мой братишка-близнец?
Согласен, это не слишком благородный довод. Я знал, что такие слова вызовут в душе отца неприятные воспоминания, которые меня оставляли совершенно равнодушным. По мнению Синдии, я – человек, способный когда-нибудь исправиться, – род занятий обязывает ее верить в чудеса.
Высоко в небе над барашками морских волн кружились белые чайки. Вдоль кромки воды расхаживали длинноногие береговые птицы, выискивая себе пищу среди выброшенных на берег водорослей.
Я вспомнил, как после спора с отцом задумался о доказательствах божественного происхождения мира. Какое доказательство сумело бы окончательно убедить меня в том, что боги существуют? Моего отца в этом способны были убедить вот эти волны и вот эти птицы. Последователи культа Нантерии во многом напоминали моего отца. Они верили в добро, которого можно удостоиться лишь в том случае, когда следуешь тропой человеколюбия и честности. Скорее всего эти люди не могли похвастать чем-либо таким, что могли бы привнести в реальный мир, однако они свято верили во всех этих богов.
