На стул была небрежно брошена дорогая шуба, на раме для сушки висело шикарное белье. На столе стоял флакончик дорогих духов «Шанель», а также недопитая бутылка джина и стакан с отпечатками губной помады по краям, рядом лежали шелковый голубой шарф и пара кожаных перчаток.
Берт прошел в кухню и открыл буфет. Там было чисто (скорее всего, здесь убирала Камелия), но пусто: полпакета молока, одно яйцо на тарелке и несколько ломтиков хлеба, оставленных в пакете. Еще там стояли приправы, бутылочки с соусом и баночка джема. Бонни не собиралась портить маникюр из-за такого обыденного занятия, как приготовление пищи.
— Тебе нельзя оставаться здесь, — сказал Берт, повернувшись к Камелии, которая вошла следом за ним. Ему было больно сравнивать ее с тем ребенком, каким она была когда-то. Тогда на ней была очень аккуратная одежда, красиво подстриженные волосы блестели. В детстве Камелия тоже была полной, но сейчас она стала просто жирной. Как могла Бонни позволить ей носить эту ужасную плиссированную юбку и этот серый свитер? Ботинки стоптались на пятках, а серые носки собрались гармошкой на щиколотках. — Мне это совсем не нравится, милая. Тебе нечего есть, к тому же девушка твоего возраста не должна оставаться ночью одна.
— Со мной все будет в порядке, — проговорила Камелия, отводя взгляд. Ее грустные карие глаза и волосы в детстве были очень красивыми. Только небу было известно, кто обкромсал ей волосы, а глаз почти не было видно из-за толстых щек. — Мама будет сердиться, если вернется и не застанет меня дома.
— Я еще больше рассержусь, когда она вернется домой, — резко ответил Берт. — С ней надо как следует поговорить. Я отвезу тебя к своей матери, а для Бонни мы оставим записку.
Мучительная гримаса исказила лицо Камелии.
— Мама ничего не может поделать с собой, мистер Саймондз. — Она неосознанно схватила его за руку. — Она всегда такая грустная, поэтому так часто пропадает. Пожалуйста, не создавайте ей еще больше проблем.
Берт думал об этой просьбе поздно вечером, когда лежал в постели рядом с Сандрой. Час назад он вернулся от своей матери. От нее Берт услышал много такого, от чего ему стало еще хуже. Камелия сразу заснула наверху, и тогда мать рассказала, в каком ужасном состоянии было нижнее белье девушки, сообщила о нарывах на голове и обмороженных бедрах.
Камелия обо всем рассказала матери Берта. Она призналась, что питается в основном рыбой, чипсами и бутербродами. Но, несмотря на это, уверяла, что Бонни ее любит. Девочка рассказывала о летних пикниках, поездках в Гастингс и в Лондон на выходные. Как отметила мать Берта, несмотря на то что Бонни пила, водила мужчин и кутила, она по-своему заботилась о дочери.
— Я знаю, что, наверное, лучше забрать Камелию у матери, — сказала миссис Саймондз, взяв Берта за руку. В ее глазах светилось сострадание. — Но я прошу тебя, не делай этого, сынок. Между ними есть что-то доброе, хорошее, хотя тебе и кажется по-другому. Я не могу тебе этого объяснить, но знаю, что права. Давай подумаем и сделаем так, как будет лучше для Камелии. Позволь мне уговорить ее приходить ко мне и есть домашнюю пищу. Я дам ей несколько рецептов. Может быть, смогу научить ее правильно питаться. Бонни — это все, что у нее сейчас есть, и они любят друг друга.
Камелия выпрямилась на сиденье, когда они ехали по Хай-стрит. На улице было тихо. Магазины уже закрывались, и людей было мало.
— Тебе будет хорошо у миссис Роландз? — спросил Берт. Он предпочел бы снова отвезти Камелию к своей матери, но жена пекаря настаивала на том, чтобы Камелия осталась у нее.
— Со мной все будет в порядке, — сказала Камелия так, словно ей было все равно, куда ее сегодня отправят. — Не беспокойтесь обо мне, мистер Саймондз, у вас есть свои дети, о которых надо думать.
Берта поразило то, насколько взрослым был этот ответ. Он понял, что Камелия хотела сказать: его жене не понравится, как он заботится о ребенке Бонни Нортон.
— Хорошо, но я буду заглядывать к тебе. Если что-то пойдет не так, ты всегда можешь мне сказать, — проговорил Берт.
Через полчаса Камелия сидела в гостиной над пекарней и пила предложенный ей чай. Мистер Саймондз уже уехал. Миссис Роландз болтала без умолку о том, сколько пирогов они продали сегодня, что люди говорили о смерти Бонни и что у них сегодня к чаю. Она перескакивала от темы к теме, едва успевая перевести дыхание. Комната была украшена всевозможными предметами: повсюду стояли фарфоровые и стеклянные коты, собаки и другие животные. Но здесь было светло, уютно и хорошо пахло, это было так не похоже на их дом на Фишмаркет-стрит.
Камелия не могла ни говорить, ни плакать. Сейчас она думала только о том, что с ее плеч наконец-то упала большая и невероятно тяжелая ноша.
Не будет больше шумных вечеринок, никакой «дядя» не станет шататься по дому в нижнем белье. Ее больше не разбудят ночью зверские завывания и стук. Больше не нужно убирать рвоту. Пол кухни и прихожей никогда больше не будет залит пивом, а раковина не забьется окурками. Камелия никогда больше не будет унижаться и просить продлить кредит в магазине на углу.
Девушка не могла придумать ни одной причины, по которой она будет скучать по маме. Камелия привыкла к одиночеству. С тех пор как ей исполнилось одиннадцать, она часто оставалась одна на выходные. Единственным отличием было то, что Бонни больше не ворвется с пакетом заварных пирожных, мягкой игрушкой и пустыми обещаниями. На этот раз она ушла навсегда.
И все же если Камелия так радовалась тому, что все закончилось, почему она чувствовала себя такой несчастной?
Глава четвертая
Камелия резко проснулась, даже подскочила на кровати. Рубашка была мокрой от пота. Сначала она не поняла, где находится, увидев покатый потолок чердака и незнакомые розовые обои. Но потом вспомнила: ее приютила Энид Роландз. Приходил врач, он дал ей таблетку. Все произошло на самом деле, это не был страшный сон.
Часы на церкви пробили семь раз. Розовые шторы развевались над небольшим окошком, на стене висела фотография мальчика с собакой. На каминной полочке стояла лампа, сделанная из винной бутылки, и две фарфоровые собачки с обрезанными ушами. Запах свежего хлеба пробрался даже сюда, и при других обстоятельствах Камелия наслаждалась бы этой комнатой. Хотя мистер и миссис Роландз были добры к ней, она знала, что ее здесь держат только из жалости, пока кто-то другой не решит, куда ей идти дальше.
Камелия медленно встала с кровати. Голова кружилась, во рту был горький привкус. Только сейчас она заметила, что на ней чужая розовая ночная рубашка. На стуле висели ее темно-синяя юбка, белая блузка и белье. Миссис Роландз выстирала и погладила их, но из-за этого Камелии стало стыдно еще больше. Она мучилась вопросом: было ли миссис Роландз противно, когда она увидела большой дешевый хлопковый бюстгальтер и трикотажные панталоны, серые от старости и нетщательной стирки, из которых вылезли резинки?
Бонни никогда не носила такое ужасное белье. Она выбрасывала вещи, если они портились после стирки или выходили из моды.
