После обеда в гарнизоне – мертвый час, а гражданским – обед. Любинецкий, выбрав укромное местечко на воздухе в тени, спит, я по настроению или тоже засыпаю рядом, либо бегу домой поболтать с родителями. Я рассказываю матросские новости и часто удивляю отца своей осведомленностью… А потом опять купание, гуляние, сбор камешков на берегу. После коричнево-желтой воды Маркизовой лужи или кристально чистой Копенского озера вода Черного моря мне особенно нравится: она сине-зеленая, иногда бирюзовая с розоватым оттенком. В зависимости от времени дня она изменяет свои оттенки с непередаваемым отливом красок…
Помню одно утро после сильного шторма ночью… Мы вышли с Виктором[52] утром на берег и не узнали привычной картины… Штормом сорвало все катера и шлюпки с якорей, утопило затем в море, а под утро море вернуло свою добычу и прибоем все выбросило обратно на берег… С десяток катеров и шлюпок лежали с разбитыми бортами на берегу на гальке.
Идем по берегу и видим, как вперемежку с катерами на камушках лежат мертвые дельфины… Они тоже не спаслись от шторма, обессилели в борьбе… Шторм их не пощадил, конечно. Валяются избитые морские коты, луна и меч рыбы, валяется крупная камбала и даже белуга, которая ловится за 30–40 верст от берега, – и ее не пощадило море… Только через неделю возобновились работы на станции, когда смогли отремонтировать первые катера. Долго пахло гнилью разлагающейся рыбы… Черное море не любит шутить… На Черноморском флоте все время вступают в строй новые корабли: эсминцы «Гневный», «Громкий», «Дерзкий», «Пронзительный», «Пылкий», «Быстрый», «Беспокойный», «Счастливый», подводные лодки «Морж», «Нерпа», «Тюлень» и первый минный заградитель «Краб».
Спуск на воду эсминца «Быстрый» на верфи Вадона в Херсоне. 1914 г.
К этому времени уже успел погибнуть турецкий крейсер «Меджидие» – наш старый знакомый по обстрелам в 14-м году. Его подняли, починили, и он ходит в составе нашего флота под названием «Прут». Скоро выйдут на просторы моря и линейные корабли, и крейсера, и эсминцы, и подводные лодки, срочно достраивающиеся на верфях Черного моря в Севастополе и Николаеве… Война все усиливается и на море и на суше, давно уже действует и флот и армия на Кавказско-турецком фронте… Дела турок идут не блестяще…
Нас иногда навещает мой дядя Коля[53], папин младший брат – мичман. Он служит на эсминце «Лейтенант Пущин» и во время кратковременных отпусков приезжает в Двухякорную на день-другой…[54]
В нескольких верстах от Феодосии в горах расположился большой мужской монастырь. Я сейчас забыл его название. Его окружают сады с миндалем, персиками, абрикосами и розами. Далее идут большие виноградники. Мы с мамой несколько раз посещали монастырь, приезжая по горам на линейках…
На юге линейкой называется четырехколесная тележка на рессорах, запряженная парой выносливых лошадок. Сиденье на ней устроено как простой диван без ножек, подушек и спинок. Спинки заменяют спины сидящих пассажиров, спустивших ноги вниз и упирающихся во время езды друг в друга…
В монастыре всегда угощают превкусным варенцем[55] со льда, посыпанным мелким сахаром с корицей. Во дворе имеется родник, бьющий из расселин в горе. Вода в нем чистая, прозрачная и ледяная… Она освящена в монастыре еще очень давно… Каждый богомолец или просто верующий по обычаю должен испить воды, черпая жестяной кружкой и, перекрестившись, бросить на дно ручейка серебряную монету… Я вижу, бросая свою, на дне, на чистом песке целую кучу этих монет…[56]
Переезд на катере в город тоже отнимает около двух часов времени по бирюзовому простору моря… Уже через полчаса хода открывается красивейший вид на Феодосию и окрестности…
Помню, один раз мы попали в беду: наш катер № 1 с полного хода налетел на невидный подводный камень, неподалеку от мола. Нас сразу заметили и выслали спасательный, который через 20 минут доставил нас всех на берег, а потом и стащил с камня катер, который отделался только царапинами на днище и бортах…
В этот приезд я впервые в жизни побывал в кинематографе и с тех пор на долгие времена стал его ярым почитателем.
Итак, я посмотрел свой первый фильм в жизни и не помню совсем его содержания… Мама тоже с удовольствием всегда смотрела картины, ведь она страшно скучала, впервые так далеко уехав от родного города, от родных и близких, и знакомых…
На юге у нее почти не было развлечений, разве что письма придут, да кто-нибудь зайдет из знакомых в поселке…
Наша жизнь в бухте не располагала к спокойствию сначала из-за частых обстрелов, а потом всех ужасов войны, разгоравшейся на юге очень медленно и то только после включения в войну Турецкой империи.
Мама много переживала и за отца и за меня и рисовала себе много ненужных страхов и ужасов…
В поселок для производства богослужений среди гарнизона раза два в неделю наезжали священники из Феодосии… Помню одного молодого, лет 26-ти красивого грека по фамилии Попандопуло. Он был очень вежлив и корректен, хорошо воспитан, мало чем напоминая священника, одеваясь все время в штатское и облачаясь [в ризу] только на время богослужения. Он нас с матерью развлекал рассказами из греческой жизни.
В день рождения матери он подарил ей Евангелие в шести томах, каждый не более спичечного коробка. Без лупы их читать было невозможно. Он умел поговорить на любую тему и поддержать разговоры и беседы любого направления…
По большим праздникам на станции собиралось много духовенства, приезжал не только низший персонал вроде псаломщиков, дьячков и дьяконов, но и священники, архиереи. Один раз был даже и архимандрит. Особенно много собиралось их на Пасху и Рождество. После свершения всех служб в самой большой мастерской они расходились поздравлять все гражданское население поселка.
