— Не шучу, — насупилась Маша. — Я хочу попробовать немецкий шнапс.
— У нас есть в доме шнапс? — обращаясь к прислуге, сокрушенно покачала головой фрау Штайн.
— Найдется, — пряча улыбку, отозвалась пожилая служанка.
— Принесите, пожалуйста, — церемонно проговорила хозяйка дома. — Подайте в графине.
«Экая важность! — фыркнула про себя Маша. — У нас все из бутылки пьют».
— Конечно, фрау Штайн. — Прислуга удалилась и вернулась с подносом, на котором возвышалась рюмка со шнапсом и небольшое канапе.
Маша выпила и посмотрела по сторонам. Все уставились на нее, словно в цирке на фокусника.
Изумление достигло пика, когда закуска, предложенная ей, так и осталась нетронутой.
Брови фрау фон Штайн, взметнувшись вверх, так и прилипли к волосам, откуда брал начало затейливый кок ее прически.
Людвиг, улыбаясь, продолжал зачарованно смотреть на возлюбленную. Пробрать его не могло ничто. Даже осуждающий настрой родственников.
Однако Маша, чувствуя, что попала впросак, разнервничалась еще больше и назло всем пожелала повторить.
— Еще шнапса? — с выражением ужаса на физиономии уточнила мать Людвига.
Маша кивнула.
Залпом опрокинув в себя вторую рюмку, она на этом не остановилась. Решив продолжить демарш, Маша попросила сестру Людвига Герду покинуть место за роялем.
Та старательно, создавая атмосферу семейной встречи, с момента прихода гостей мучила замечательный инструмент. Ей на ухо наступил медведь, а потому она долбила рояль, бесконечно спотыкаясь и делая ошибки в простенькой музыкальной пьеске.
Заняв ее место, Маша с вызовом поинтересовалась, что желают послушать гости.
Все замерли в ожидании очередного казуса.
Взяв два аккорда из известного произведения Бетховена, Маша победоносно обернулась на притихшую публику и заиграла.
Играла Маша легко и эмоционально.
Музыке ее мама учила с детства. Мама окончила консерваторию и вообще была одаренной пианисткой. Но однажды сломала палец. С тех пор просто подрабатывала, давая частные музыкальные уроки, а когда умер отец, устроилась на работу в училище. Но от Маши не отставала. И ладошку держать заставляла, и гаммы ежедневно повторять. «Пианисткой не станешь, зато техникой игры ты у меня овладеешь!» — приговаривала мама.
За Бетховеном Маша исполнила Чайковского. А потом сложное произведение Баха. Людвиг, не подозревавший о ее возможностях, был потрясен.
Еще вчера полуголодная русская девчонка фотографировалась в Берлине на фоне мясной лавки, стараясь запечатлеть себя для соотечественников среди западного изобилия ветчин и колбас, а сейчас?..
Музыка смолкла.
Маше скупо похлопали, удивленные ее музыкальными способностями, однако не давая почувствовать себя победительницей.
Отличали ли они ее сносную игру от бездарной, ей было все равно. Важно, что она показала этой чванливой публике, на что была способна. И чтобы закрепить свою победу, вошла в раж и прочла стихотворение Гейне, подозревая, что не каждый из присутствующих мог повторить его наизусть.
Это были любимые стихи папы. Он разучивал их с Машей давным-давно. Разучивал, объясняя смысл каждой строчки великого немецкого поэта, проникнутые тонкой иронией, высмеивающей лицемерие и ханжество немецкого общества:
Сюртуки, чулки из шелка, С тонким кружевом манжеты. Речи льстивые, объятия, Если б сердце вам при этом! Если б в грудь вложить вам сердце, —
с обидой на холодный и чопорный прием эмоционально читала Маша.
В сердце б чувство трепетало! Ах, до смерти мне противна Ложь любовных ваших жалоб!
После этого взволнованный Людвиг предложил Маше остаться с ним навсегда.
В одной из комнат фамильного замка он показал ей под портретом знаменитых предков потайную нишу, в которой были спрятаны ценные для семьи реликвии, хранившиеся в темной резной шкатулке, и предложил выбрать один из перстней.
— Мне не нужно, — застеснялась Маша.
— У нас в доме существует традиция. Тому, кому предстоит присоединиться к нашему роду, войти в семью Штайнов, нужно выбрать себе одну из семейных реликвий.
— Тогда вот этот. — Маша протянула руку к затейливому изящному изделию.
— Может, вот тот. — Людвиг показал ей на массивный перстень.
— Не-а, мне нравится этот.
— Точно? — переспросил Людвиг.
— Абсолютно! А что?
— Поздравляю! Ты выбрала перстень счастья. Тот, от которого ты отказалась, перстень смерти и самоубийц.
— Фу! У тебя такие были в семье?
— Легенда гласит, что мой прапрадед был очень жизнелюбивым человеком. Но при женитьбе выбрал именно его.
— Наугад? Так же как я тот, другой?
— Да.
— И что?
— И однажды он заболел неизлечимой болезнью.
— Раком?
— Возможно. И очень страдал. А потому упросил молодую жену приготовить ему яд.
— И выпил?
— Да.
— А перстень остался?
— Как видишь.
— И никто позже его не выбирал, да?
— Выбирали.
— И что-о?
— С ними тоже происходили плохие вещи. Тебе об этом не надо знать.
— Тоже покончили с жизнью? — все же полюбопытствовала Маша.
— Вроде этого.
— Ну ладно, не рассказывай, не хочу больше слушать истории с плохим концом.
— Конечно-конечно, — быстро согласился Людвиг. — У нас будет конец хороший. Я в этом уверен.
— Значит, я выбрала перстень счастья?
— Ты выбрала перстень долгого счастья.
— И те, кто его выбирал, жили долго и счастливо?
— Не совсем.
— Что это значит?
— Это значит, что жизнь у них складывалась по-разному.
— Не совсем счастливо? — забеспокоилась Маша.
— В начале счастье не совсем улыбалось им. Но в конце концов оно торжествовало, побеждая несчастья и…
— И зло?
— Можно так сказать.
— А если мы с тобой разойдемся, перстень нужно вернуть?
— Мы еще не успели пожениться, а ты уже собралась со мной расстаться?
— Нет, я просто спрашиваю.
— В нашем роду об этом ничего не известно.
— А если? — настаивала Маша.
