Я обмениваюсь с ней сочувствующим взглядом.
— Сов’шенно, — говорю я.
Всего один Каналетто
И вот однажды мои мечты осуществляются. Не в виде написанного от руки письма, извещающего меня о том, что отныне я граф, но почти столь же приятного и гораздо более реалистичного: мне сообщают, что я — из тех людей, которых приглашают на длинные выходные в огромные деревенские дома в гигантских поместьях, где слуги распаковывают ваши чемоданы, отпаривают брюки, гладят рубашки и вешают их в просторные чиппендейловские шкафы, а потом удар гонга возвещает, что нужно пойти наверх переодеться к обеду, надев обязательный черный галстук.
Ну, насчет слуг и черного галстука я не вполне уверен. Но остальное не вызывает у меня сомнений, потому что я видел картинки в «Тэтлер». Состояние у отца Молли Эзеридж огромное. Вероятно, больше, чем у любого из учащихся у нас в колледже, исключая, может быть, Готфрида фон Бисмарка, семейство которого владеет половиной Баварии. По слухам, когда Готфрид входит в ресторан, все уважительно встают.
Но зачем она меня пригласила? Мне не совсем это понятно, и потому я беспокоюсь.
Это не может быть вызвано тем, что я ей нравлюсь: она меня едва знает.
Это не может быть вызвано тем, что у нее недостаточно друзей, поскольку она знакома абсолютно со всеми.
Это не может быть вызвано тем, что она решила позвать товарища Руфуса и Эдварда, также приглашенных: она наверняка слышала, что «унылая троица» — уже больше не трио.
Это не может быть вызвано тем, что ей нужно как-то добраться туда и она слышала, что у меня есть эта ярко-красная спортивная машина, в которой могут удобно устроиться три пассажира и которая домчит ее вдвое быстрее, чем поезд.
Верно ли?
Эта машина, приобретенная благодаря долгосрочному кредиту, выданному компанией отца, представляет собой ярко-красный 2-литровый хачбек Opel Manta с широкими гоночными покрышками и максимальной скоростью больше 130 миль в час. Чтобы вы не слишком надо мной издевались, я хочу отметить следующее: а) во время краткого периода владения этим быстроходным авто мне удастся соблазнить ровно ноль привлекательных особ женского пола; б) надо признать, что количество непривлекательных особ также равно нулю; в) в течение года машина будет отобрана у меня и заменена потрепанным грязнокоричневым Ford Escort, потому что для машиностроительного бизнеса моего отца наступят тяжелые времена в связи с экономическим спадом и сверкающие красные Opel Manta для директорского сынка станут непозволительной роскошью.
Но пока радость владения им продолжается. Особенно этим счастливым солнечным утром в пятницу, когда мы отправляемся в Уэльс. Пусть остальные думают, что я из приказчиков, и терпят меня потому, что больше ни у кого нет машины. Но во время этого путешествия все козыри на руках у меня.
Я сам решаю:
1) с какой скоростью ехать;
2) когда остановиться, чтобы заправиться, пописать или что-нибудь заглотать;
3) какую музыку слушать (мою любимую ленту, на которой собраны куски из Jethro Tull — «Benefit», Supertramp — «Crime of the Century» и Genesis — «А Trick of the Tail»);
4) где остановиться, чтобы пообедать (у моей матери по причинам, которые я вскоре изложу), а что радует больше всего, так это;
5) должны ли Эдвард, Руфус и Молли погибнуть в ужасном дорожном происшествии (см. пункт 1).
Ввиду всего этого у меня хорошее настроение.
— Ну, — громко говорю я Молли, захватившей сиденье для пассажира, — много мы поубиваем фазанов, лисиц, оленей и прочей дичи?
— О, десятки, я думаю. Там завтра будет встреча охотников, если тебя интересуют такие вещи.
— Круто! — Я смотрю в зеркальце, проверяя, слушают ли Эдвард и Руфус. — Я всегда мечтал в течение одного дня засунуть в ягдташ — как это говорится? — лисицу, лосося и форель.
— Лосося, связку шотландских куропаток и самца-оленя, — устало поправляет Эдвард.
— Макнаб, — добавляет Руфус. — Они есть только в Шотландии, потому и «мак».
— Ну, я уверен, что есть какая-нибудь уэльская разновидность, — правда, Молли? Может быть, ап-наб.
Молли смеется — не уверен, искренне или, как Руфус и Эдвард, с издевкой.
— Ты раньше стрелял? — спрашивает Молли.
— Очень часто.
— С какого возраста? — глумится Руфус.
— В детстве у меня была пневматическая винтовка. Из двадцать второго и триста третьего калибра в школе. Был вторым по стрельбе в своей команде допризывников, чтоб вы знали.
— Я думаю, что Молли имеет в виду настоящую стрельбу, — говорит Эдвард.
— Из дробовика? Я думаю, что это просто несерьезно после «Ли Энфилд». Как я слышал, там даже прицеливаться не нужно.
— Верно, — говорит Руфус, — просто направляешь в нужную сторону, и птицы валятся с неба.
— Отлично, — говорю я, — меня это устраивает. А как насчет вас, ребята?
— Голуби да вороны, — говорит Эдвард. — Пожалуй, нет.
— Кто тут про голубей и ворон? Меня интересуют фазаны, куропатки и эти, с длинными закрученными клювами.
На заднем сиденье Эдвард начинает разъяснять, что нельзя так просто приехать в чье-то имение и начать мочить там фазанов, к тому же сейчас охота запрещена.
— Туканы? — спрашивает Молли.
— Да, тукан, — говорю я, — король среди всей пернатой дичи.
* * *
Одна из причин, по которым я решил заехать к моей матери и пообедать у нее, это желание показать Руфусу, Эдварду и Молли, что я не так прост, как им кажется. У матушки моей, между прочим, были в школе уроки красноречия.
Но кроме того, она, к сожалению, живет в доме заурядного вида, окруженном десятками таких же заурядно выглядящих домов, в районе, где живут представители менее зажиточной части среднего класса, на окраине Бромсгроува, бесцветного городка в Уорстершире, который может похвастаться только тем, что в нем родился поэт А.Э. Хаусмен. При первой же возможности сваливший в Шропшир.
Раньше я не переживал из-за этого. Конечно, если бы это зависело от меня, я выбрал бы более интересное место для своего детства. Например, Лондон. Либо какое-нибудь дикое и далекое захолустье, где можно совершать долгие велосипедные прогулки, купаться в реке, гулять в полях, трахать девчонок с фермы и так далее. В Бромсгроуве же единственные занятия — это болтаться без цели по пешеходным улицам торгового центра, прятаться около зловонной речки в конце спортивной площадки бромсгроувской школы и швырять камни в крыс либо сидеть дома и в очередной раз смотреть по видику «Техасскую резню цепной пилой». Именно так Дик и я провели свое отрочество, и это считалось нормальным.
Но сейчас со мной мои шикарные оксфордские друзья, и я вижу все иными глазами. Я вижу стандартные пригородные дома красного кирпича с вызывающими запор газонами перед ними и отвратительными маленькими садами камней; я вижу начищенные до блеска форды XR3i в каждом проезде; вижу пропитанные креозотом деревянные ограды и изгороди из лейландских кипарисов; я вижу обычных матерей, обычно одетых, которые катят обычные коляски с обычными отпрысками и останавливаются, чтобы с обычным акцентом поболтать с другими обычными матерями с такими же обычными отпрысками; вижу в зеркало Руфуса и Эдварда, которые сидят, разинув рты. Я вижу, что сделал большую ошибку, и исправлять ее уже слишком поздно.
