— Великий, —моя рука невольно потянулась к подвеске, — я должен уйти, но я вернусь. Клянусь в этом, — мои пальцы сомкнулись на кошачьей маске, — вот этой могущественной вещью.
И сказав это, я понял, что говорю правду. Откуда взялась эта подвеска, я не знал, но был уверен, что это не произведение Равинги. Кура сказала, что никогда не видела подобной работы, а моя сестра собирает образцы всех узоров и композиций, какие только встретит. И еще она сказала, что эта вещь старинная.
Я с трудом встал на ноги. При нынешнем своем состоянии мне понадобится немало времени, чтобы добраться до расщелины, в которой я нашел убежище и где остались мои вещи, а сделать это надо до того, как солнце поднимется достаточно, чтобы стать опасным. Я тяжело оперся на посох. За спиной у меня послышалось недовольное ворчание, и я оглянулся через плечо. Зверь не сводил с меня глаз. Они не светились так, как в темноте, но все равно подчиняли своей власти. Я снова заверил его:
— Великий, я вернусь.
Было похоже на то, что он понял мои слова. Он опустил огромную голову на здоровую лапу, моргнул и закрыл глаза.
И я с трудом двинулся к своему убежищу, по дороге пытаясь уловить крысиный запах. Скалы вокруг меня приобретали свой дневной цвет — желтый и красно-бурый, местами откосы были разлинованы слоями темно-красного между полосами тускло-желтого.
Красоту нашей земли путешественники называют суровой. Но мы с рождения ощущаем себя ее частью. Даже наша кожа загорает до бронзового цвета, совсем как эти оттенки красного или густокоричневого, и мы носим яркие одежды, так что нам кажется порой, что мы действительно высечены из того самого камня, на котором строим свои жилища. Когда мы одни, мы привыкли открывать свой разум и сердце земле, и небу, и всему, что лежит вокруг нас.
Я брел назад к своему лагерю, то и дело, останавливаясь и оглядываясь по сторонам, глубоко вдыхая воздух, сейчас уже совсем очистившийся от песчаной пыли. Однако, глядя на песок внизу, я не видел никаких признаков того, что здесь до меня побывал кто-нибудь из моего рода. И каменных статуй кошек, конечно, видно тоже не было;
Когда я добрался до своей расщелины, дневная жара уже началась. Мое затекшее, ноющее тело протестовало, когда я торопливо собирал свои нехитрые пожитки и связывал их веревкой.
Я подошел к краю спуска и посмотрел на ту часть пруда, которая располагалась под ним, затем решил изменить свои планы и идти по берегу, держась как можно ближе к влаге, вместо того чтобы оставаться на пропеченных солнцем высотах.
Хотя спуск стал жестоким испытанием для моего тела, я все же одолел его и почти сразу наткнулся на труп одной из крыс, которых я убил во время сражения. Возможно, угроза песчаной бури сохранила ее от желудков ее собственных собратьев. Она была почти целой. Вспомнив жест кота, которым он коснулся обглоданной кости, я задержался, чтобы разделать тушку, отделив от нее ноги и бока. Я обвязал их свободным концом веревки и добавил к своему грузу. На краю пруда я снова остановился и поел тех водорослей, которые определил как самые питательные. Потом я смогу собрать их и высушить в лепешки, чтобы, когда я снова двинусь в путь, у меня были свежие припасы. Когда я снова двинусь в путь…
На этой мысли я задержался в сомнениях. Благоразумие требовало уходить как можно скорее. Но что-то — возможно, врожденное упрямство, которое не давало мне стать таким сыном, какого хотел мой отец, — говорило мне, что, хочу я того или нет, прежде я должен завершить еще одно дело.
Люди говорят, что для нас нет врага страшнее песчаного кота. Они охотятся на наши стада и, как многие верят, на человека, если могут с ним справиться. Зубы, когти и шкуры их — предмет гордости наших охотников. Между нами — непреодолимая вражда. И все же сейчас я не мог бросить этого зверя на верную смерть.
Я помешал рукой водоросли и попытался разобраться со своими мыслями. При свете солнца подвеска утратила все сияние прошедшей ночи. Сейчас она казалась просто очень красивым украшением, может быть, немного странным. Я стал припоминать необычный сон — или видение, — которое пришло ко мне во время бури, Равингу и куклу, изображающую меня. Я поднял мокрую руку — не ко рту, к лицу, припоминая неохотные действия девушки.
Был ли это просто сон? Или что-то еще? Редко сны вспоминаются так отчетливо, как мой. Внезапно я понял, что, если пройду соло и буду волен идти своей дорогой, я отправлюсь искать кукольницу. Я хотел узнать больше, и не только о подвеске, которую носил на груди, но и о том, что она означала. А что в ней был какой-то смысл, я был уверен.
Наевшись как следует и отмечая, что солнце уже поднялось настолько, что мне просто необходимо спрятаться, я пошел вдоль берега пруда, держа посох наготове. Прямые лучи солнца могут и не удержать крыс от нападения на меня — они всегда слишком голодны.
Дорога вдоль пруда была ровнее, и я спокойно прошел до узнаваемого места, где я спускался за едой для кота. Я поднялся наверх и затем вытащил за веревку связку моих вещей.
Послышалось приглушенное ворчание. Кот поднял голову. Он чуть оскалился, показывая клыки — страшное оружие своего народа. Затем снова уронил голову на лапу, словно бы от слабости.
Я отвязал крысиное мясо и предложил ему. Он чуть приподнял голову и лизнул угощение. Какое-то мгновение я боялся, что он ослаб настолько, что уже не может даже есть, но, похоже, этот вкус взбодрил его, поскольку он придавил кусок мяса здоровой лапой и начал его рвать и глотать, казалось даже не жуя. Пока он расправлялся с едой, я порылся в своем скудном имуществе и вытащил маленький кожаный мешочек с яксовым жиром, перемешанным с целебными водорослями. Я растер его до мягкости и еще раз подошел к коту, снова мурлыча себе под нос.
— Великий, — он доел почти все мясо и начал вылизывать кость от ноги, — позволь мне заняться твоей раной.
Он оценивающе посмотрел на меня, затем действительно пошевелился, словно хорошо понял мои слова, и немного вытянул вперед свою раненую лапу. Так же осторожно, как и намазывал водорослевую кашицу, я снял засохшую корку. Я был уверен, что лапа стала уже не такой распухшей, как прошлой ночью, но я не мог рассчитывать, что все пойдет так же благополучно и дальше.
Теперь мне было хорошо видно, что это опасная рваная рана — почти как если бы кусок мяса был отделен от кости, и я полагал, что это крысиный укус. Проблема заключалась в том, что она, скорее всего, была заражена. Я мог лишь надеяться, что мои небольшие познания о ранах животных помогут мне.
Снова, осторожно, как мог, я покрыл воспаленную плоть мазью. Когда я закончил, кот склонил голову, принюхиваясь к ране, и я испугался, что сейчас он все слижет, почуяв запах жира. Но он не стал этого делать.
Тем временем я занялся устройством своего места для отдыха. Я завидовал своему соседу, устроившемуся в пещерке, поскольку мне пришлось делать навес из плаща, растянутого между двумя острыми камнями. Однако третий, более высокий, отбрасывал глубокую тень, в которой я пока что мог спрятаться.
