Книга Бойся своих желаний - Анна и Сергей Литвиновы

За четырнадцать месяцев до приземления «Битлз»

30 декабря 1966 года

Брежнев Леонид Ильич,

Генеральный секретарь ЦК КПСС

Достиг я высшей власти.

Эти стихи – он не помнил чьи, кажется, Пушкина – вот уже несколько дней крутились в голове. А в сердце кипело – словно пузырьки от шампанского. Он и в самом деле достиг высшей власти. Разве мог он, парнишка-землемер, даже мечтать об этом?

И пусть горе-соратники шепчутся за его спиной. Пусть считают компромиссной фигурой. Пусть будут уверены, что скоро он уйдет, уступив место более достойному. На-кася выкуси! Зубами вас погрызу, а кресло не отдам!

Он посмотрелся в зеркало: красивый, статный, чернобровый, шестидесятилетний. Он всю жизнь любил себя. И жизнь тоже любил: хорошо выпить, добре закусить, заспивать, и даже сплясать, и дивчин потискать!.. И сейчас он в самом расцвете сил. А значит, никто и ни в чем не посмеет ему перечить.

За окнами дачи закат окрасил сугробы в розоватый цвет. Ели стояли тихие, не шевелили своими лапами под снегом. Сосны летели в небо, словно ракеты-носители.

Все у него в порядке: и в жизни, и в стране. И народ облегченно вздохнул после того, как сковырнули Никиту. Славит нового руководителя.

Держава скоро отметит свое пятидесятилетие. Мощное и славное государство, оно сеет в достатке пшеницу, строит гигантские ГЭС, и опоры линий электропередачи шагают сквозь тайгу, пограничники стоят на страже границ, а в Китае дают на день по плошке риса, и Америка погрязла во Вьетнаме. Скоро мы еще раз утрем нос америкосам: высадимся на Луне.

Часы пробили пять. Солнце блеснуло последним лучом сквозь морозную дымку и облегченно покинуло Землю.

Скоро Новый год. Сегодня он поедет к друзьям. Жена Устина Акимыча Навагина устраивает прием. Захотелось ей, понимаешь ли, словно английской аристократке: чтобы не одни мужики по-партийному собирались, а то накурят, как крокодилы, поддадут, начнут еще с официантками хулиганить. Нет, возжелала устроить суаре буржуазное: чтобы приехали все с семьями, с женами, детьми, а кое-кто и с внуками. Устин Акимыч у Леонида Ильича, конечно, спросил совета – Генеральный секретарь подумал и не сразу, но дал добро. Семейный вечер тоже дело полезное. С ребятами они еще соберутся. А тут жены, как говорится, боевые подруги, им тоже надо платья свои прогулять, прически с маникюрами друг другу продемонстрировать. К тому же – он хмыкнул, повязывая перед зеркалом галстук – ничто, гласит народная молва, так не сближает коллектив, как коллективная попойка и ее последствия.

Дача Устина Акимыча рядом, но они с Викой на машине поехали. По-простому, в «Волге» – которые, кстати, по его личному указанию стали выпускать: точь-в-точь «Опель-Капитан» (что ему дочка Галя с Милаевым из Франции привезли). Однако же это наша, советская машина! Мысль о новой линии автозавода в Горьком прибавила ему дополнительной гордости: он – руководитель огромной страны, и по его слову реки перекрывают, ракеты в космос отправляют, автомобили клепают.

Леонид Ильич сел не впереди, как обыкновенно ездил, а сзади, рядом с Викторией Петровной. Когда хотел, он умел быть галантным. Рядом с шофером поместился охранник – что делать, положено.

Прием удался. Пить начали с тоста, что провозгласил Устин Акимыч: здравицы в честь нашего родного Леонида Ильича, и тот даже засмущался и отнекивался, но ему понравилось: «Ну, что вы, товарищи, давайте лучше выпьем за ленинское Политбюро, за наше родное ЦК…» И он не знал, что тот первый панегирик был только началом всего, что произойдет с ним в ближайшие пятнадцать лет, как станет набухать радужно-мыльный пузырь славословий и наград – а потом лопнет, рассыплется, и он умрет голенький, как обычный смертный, ни одной звезды с собой не заберет… Но досадное чувство (а любой человек предощущает собственную будущность в виде неясных сигналов) быстро исчезло, потому что он выпил шампанского и любимой зубровки, и снова стало весело и интересно жить. Они с «ребятами» встали из-за стола, расстегнули пиджаки, закурили, все свои: и Устинка Навагин, и Костя Беленко, и Димка Устрялов. Об охоте заговорили, стали байки травить, все были в ударе, и он особенно. Жены в то самое время, старые курицы, с накрученными под Лоллобриджиду волосами, в вечерних платьях, а кое-кто даже в нескромных бриллиантах, сгрудились в кучу, хвастались, кто сколько банок на зиму закрутил: тоже мне, аристократки, тоже мне, суаре. И почему это хлопцы и в шестьдесят лет еще хошь куда, а слабый пол, верные жены, давно в тираж вышли, только мариновать способны, глаза б на них не глядели.

Зато юное поколение, внуки, дышали молодостью и красотой. Они кучковались вместе, и заводила шестнадцатилетняя Нина, внучка Устина Акимыча. Леонид Ильич на своих внуков залюбовался: Ленечка и Юрочка – орлы! И как на него похожи! Старшие девочки, Нина Навагина в их числе, трогательно младших опекали. Ох, Нина Навагина! И на нее тоже Леонид Ильич любовался. Горяча, хороша, свежа! Гарная, чернобровая, глаза – огонь, уста – мед! Бойкая дивчина, коза-дереза, чье-то наказание – немало хлопцев с ума сведет! На его дочь непутевую, Галинку, в юности похожа.

Разумеется, ни малейшей вольности в отношении Ниночки он не позволил себе даже в мыслях. Как можно, девочка, внучка друга, боевого товарища! Он же не вурдалак и извращенец Берия – тот жил, как шакал, и кончил, как собака: когда Брежнев с другими генералами арестовывал его в Кремле, он на колени пал, обмочился со страха… Конечно, никуда не годится, чтобы сам Генеральный секретарь открыто с кем-то шашни затевал, не говоря уж – с ровней, внучкой друга – ведь это не медсестра, не горничная, не официантка. Но оттого, что он за девочкой просто поухаживает, никому беды не будет. Наоборот, хозяину, Устину Акимычу, и супруге его, Анне Петровне, польстит, что Сам внимание оказал. А ему отчаянно вдруг захотелось заглянуть в глаза дивчины, почувствовать на шее жаркое дыхание, а под рукой – упругенький, твердый ее бочок. И для этого есть хороший, разрешенный и даже поощряемый всеми повод: танцы.