Это, конечно, – самый сложный вопрос… Город огромный, домов десятки тысяч, плюс пригороды… Попробовать, может быть, с Ури Геллером? Он, вроде бы, находил… Где же сейчас Ури Геллер? Надо будет с утра позвонить в полицию, пусть выяснят… Я готова заплатить любую сумму.»
Удовлетворённая своим ходом мысли, старушка вернулась в спальную комнату и, долго скидывая с ног домашние тапочки, улеглась на толстые пуховые подушки.
Миша стоял в приёмной главного администратора филармонии, любезно отказываясь от предложения секретарши, очаровательной Марьи Николаевны, присесть на любой из понравившихся ему стульев.
– Мишенька, я тебя не узнаю. Что-нибудь случилось? Чего ты так нервничаешь? Твои протуберанцы уже доходят до моего сердца, прожигая его насквозь… Ты весь наэлектризован, весь горишь…
– Исчезла Кирочка…
– Как исчезла? Где? Вы же, как я слышала вот-вот…
– Ой, оставьте «слышала-не слышала». Это сейчас не главное. Она уехала отдыхать к своей тёте, в Израиль, и потерялась…
– О, Боже мой! И чего ехать в такие страшные страны, где постоянно война и террористы?
– Да, никакой войны… оставьте! И террористов не больше, чем у остальных… Но вот потерялась, исчезла…
– Так ты поэтому к Георгию Ефимовичу?
– Поэтому…
– Ну, у тебя же концерты: и с оркестром, и сольники…
– Знаю… Поэтому и хотел предупредить…
– Предупредить о чём? – желающая всё знать, настырно допрашивала Марья Николаевна.
В это время дверь приоткрылась и в приёмную вошёл сам Георгий Ефимович, человек весьма авторитетный, симпатичный, но вместе с тем не знающий никаких компромиссов по отношению к своим артистам и очень строгий.
– Ты ко мне, Мишенька? – спросил он, скидывая летний, двубортный плащ.
– Да, Георгий Ефимович, естественно, к вам… К кому же ещё мы идём с нашими неразрешимыми проблемами?
– Ну, тогда заходи… – и они один за другим зашли в огромный кабинет главного администратора, где ни раз собиралась чуть ли не вся филармония, сидя друг у друга буквально на коленях.
– Давай, – по-дружески взмахнув рукой, словно дирижёрской палочкой, начал Георгий Ефимович и плюхнулся в своё, видавшее виды, широкое итальянское кресло.
– Я знаю, что у меня есть ряд концертов. Знаю. Но! – здесь Миша глубоко вздохнул и, пристально посмотрев на главного администратора, продолжил, – исчезла Кира.
– Что?!
– Да. Уехала несколько дней тому назад в Израиль… И всё: никаких сигналов. Самолёт прилетел. К тёте приехала. Ночь у неё переспала… А на следующий день не вернулась… И так – до сегодняшнего дня…
– Ни-че-го себе… Сколько раз бывал в Израиле… Никогда о таком не слышал…
– Да… Что поделаешь?.. Всегда всё происходит неожиданно, когда его никто не ждёт…
– И что ты надумал?
– Надумал ехать. Искать.
– Да ты что? Ты же не ищейка, не полицейский, не телепат… Да и страна чужая… Что ты там сумеешь? Нет, Мишенька, давай не горячись, давай по-разумному…
– Георгий Ефимович! У нас через несколько месяцев должна была состояться свадьба…
– Знаю… Все уже давно знают. Москва – город маленький, меня проинформировали ещё в начале марта.
– Ну, не в этом уже дело. Поймите, я не могу её оставить в беде…
– Постой, постой… В какой беде? Ты, что, знаешь где она? С кем? Жива – не жива…
– Не дай Б-г! Я исхожу из того, что жива, здорова, но…
– Что «но»?
– Похищена…
– Вот как?.. И кем?
– Это и надо выяснить… Есть зацепки…
– Слушай, ты что из скрипача хочешь переквалифицироваться в детектива? У тебя что – особый нюх прорезался? Или, может быть, израильские информаторы появились? Какое у тебя есть основание полагать, что именно ты, именно ты… можешь её найти?
– Есть у меня основания и я её, если не найду сам, то по крайней мере, помогу найти. Она наверняка ждёт меня. Надеется, что я выдворю её оттуда…
– Послушай, послушай, а не надумали ли вы вообще вместе с ней туда… фить, – сбежать?
– Очень умно. Но сейчас не семидесятые годы прошлого века, а две тысячи шестнадцатый год! Все могут уехать. Куда хотят… Нет ограничений.
– Да шучу я, Мишенька, шучу, дорогой. Не накаляй только атмосферу до инфарктного состояния… Я ведь тоже за тебя переживаю. Сам знаешь, как я тебя люблю…
– Знаю, – опустив голову на грудь, – еле выдавил из себя Миша, – знаю…
– А если знаешь, давай поступим так: завтра, послезавтра и в субботу – у тебя концерты с оркестром. Заменить тебя некем. За это время ты получишь дополнительную информацию из Израиля, а я… погоди! А я… попробую подобрать тебе, на всякий случай, замену. За пять дней ничего не произойдёт, да и тебе всё равно нужно время на подготовку поездки: вещи, информация, билет – в конце концов… Сейчас все едут в Израиль…
Миша замолчал. «Конечно, в словах администратора был определённый смысл… Надо всё правильно выстроить, да и Софья Аркадьевна ещё не нашла нужные телефоны…»
– Хорошо, Георгий Ефимович. Спасибо за понимание и за поддержку. А на следующей неделе, если изменений не будет, я уж… полечу. Хорошо?
– С Богом!
Заведение, в котором, к её огромному горю, оказалась Кира, считалось, как ни странно, одним из лучших в Хайфе.
Ему не требовалось никакой рекламы и весьма разборчивая, в основном принадлежащая к высшим слоям общества, клиентура, познавшая положительные отличия его по сравнению с остальными, не скупилась на хорошие деньги, потому что все девушки, их обслуживающие, были на самом деле экстра класса: красивые, с возбуждающими глаз сексуальными фигурами, к тому же хорошо обученные и знающие, что можно, а что не следует говорить.
Свободные от работы девицы сидели, как правило, в прихожей, светлом, полукруглом помещении, метров сорок по площади, обставленном зелёными кожаными диванами с множеством цветных подушек и абстрактными картинами на стенах, ассоциирующими с порнографическими образами.
Почти весь обслуживающий персонал был из Украины, России и Молдавии. Они прекрасно знали, куда едут, какую работу они будут выполнять и сколько они будут получать. Более того – большинству нужно было отправлять ежемесячно определённые суммы денег своим родственникам, иногда детям или безработным родителям, поэтому сутенёры, руководившие всем этим предприятием (а работало в нём двадцать-тридцать, в зависимости от сезона, проституток) хорошо понимали это, будучи сами из тех же стран, и старались, чтобы сохранить, насколько это возможно, миролюбивую атмосферу, выплачивать девушкам аккуратно раз, два в месяц, не взимая получаемых ими «чаевых», как это часто бывает в других борделях, из-за чего сами они в результате и страдали, потому что побои на теле и долго незаживающие синяки под глазами не особенно привлекают разборчивых клиентов, и они, замечая такие вещи, довольно быстро меняют один публичный дом на другой, более высокого класса, может быть, даже находящийся в другом городе.
