В голове воцарилось ледяное спокойствие, а вот тело слушалось плохо. Грэхем старался сделать вид, будто принимает все философски, но рот наполнялся слюной, приходилось часто сглатывать, руки и ноги дрожали. Он подумал, что ведет себя как мальчишка. Какая разница, кто в него стрелял — вор или наемный убийца? Главное, что стрелял. И все же разница отчего-то была…
— Тогда, — сказал полковник Хаки, — давайте начнем с событий этой ночи. — Разговор явно доставлял ему удовольствие. — Господин Копейкин передал, что вы не видели стрелявшего.
— Нет. В комнате было темно.
— Там осталась гильза, — вмешался Копейкин. — Калибр девять миллиметров, от самозарядного пистолета.
— Это не очень помогает. Вы ничего не можете сообщить о том человеке, мистер Грэхем?
— К сожалению, ничего. Все произошло так быстро… Я не успел опомниться, как он исчез.
— Но он, наверно, какое-то время ждал вас в номере. Вы не почувствовали в комнате никакого аромата?
— Только запах пороха.
— Когда вы приехали в Стамбул?
— Примерно в шесть вечера.
— И не возвращались в гостиницу до трех часов утра. Расскажите, пожалуйста, как вы провели это время.
— Конечно. Я был с Копейкиным. Мы встретились на вокзале и взяли такси до «Адлер палас». Там я оставил чемодан и умылся. Потом мы выпили и поужинали. Копейкин, как назывался бар, где мы пили?
— «Рюмка».
— Да-да. А ужинали в «Пера палас». Незадолго до одиннадцати вышли оттуда и отправились в кабаре «Ле Жоке».
— «Ле Жоке»? Вы меня удивляете! И что вы там делали?
— Танцевали с арабской девушкой Марией. Смотрели номера.
— Оба? То есть у вас на двоих была одна девушка?
— Я устал и не особенно хотел танцевать. Потом мы выпили с эстрадной танцовщицей Жозеттой в ее гримерной. — Звучало как показания детективов на бракоразводном процессе.
— И как она, Жозетта? Милая?
— Очень привлекательная.
Полковник рассмеялся — как врач, старающийся подбодрить пациента.
— Блондинка или брюнетка?
— Блондинка.
— О! Надо будет сходить в «Ле Жоке». Я много пропустил. А что потом?
— Мы вышли из кабаре и вместе прогулялись пешком до «Адлер палас». Там Копейкин меня оставил и ушел к себе.
Полковник разыграл изумление.
— И покинули вашу танцующую блондинку? — Он прищелкнул пальцами. — Вот так просто? Никаких амуров?
— Никаких амуров.
— Ах да: вы же устали. — Он резко повернулся на стуле к Копейкину: — Эти женщины — арабка и Жозетта, — вы их знаете?
Копейкин почесал подбородок.
— Я знаю Сергея, владельца «Ле Жоке». Он меня когда-то представил Жозетте. Она, кажется, из Венгрии. Ничего дурного о ней не слышал. Арабка — из публичного дома в Александрии.
— Хорошо. К ним мы вернемся позже. А теперь, мистер Грэхем, давайте посмотрим, что мы можем от вас узнать про врага. Говорите, вы были утомлены?
— Да.
— Но не зевали и глядели в оба, так?
— Наверно, так.
— Будем надеяться. Вы сознаете, что за вами следили с тех пор, как вы выехали из Галлиполи?
— Еще не думал об этом.
— Скорее всего так и есть. Они знали вашу гостиницу и номер. Ждали, когда вы вернетесь. Полагаю, им было известно каждое ваше движение с той минуты, когда вы появились в городе.
Полковник Хаки вдруг встал, подошел к шкафу с документами, достал из него желтую картонную папку и бросил на стол перед Грэхемом.
— В этой папке, мистер Грэхем, фотографии пятнадцати человек. Некоторые четкие, большинство — размытые и неразборчивые. Вам придется потрудиться. Мысленно вернитесь во вчерашний день, когда вы садились на поезд в Галлиполи. Попробуйте припомнить все лица, которые вам попадались на глаза — даже мельком — с того времени и до трех часов нынешнего утра. Переберите фотографии, посмотрите, не узнаете ли кого-нибудь. Потом их может проглядеть господин Копейкин, но я хочу, чтобы сперва это сделали вы.
Грэхем раскрыл папку. В ней лежали тонкие белые карточки, каждая размером с папку, с наклеенными фотографиями. Все фотографии имели один формат — очевидно, скопированные с оригиналов разного размера. Одна была сильно увеличенной частью снимка, изображавшего группу людей на фоне деревьев. Каждую сопровождал машинописный турецкий текст — судя по всему, описание человека.
Как и предупредил полковник, снимки по большей части оказались нерезкими; одно-два лица выглядели просто серыми овалами с темными пятнами на месте глаз и рта. Те, что почетче, походили на тюремные фотографии: арестованные угрюмо смотрели на своих мучителей. Вот негр в феске широко раскрыл рот — словно кричал на кого-то справа от камеры. Грэхем медленно и безнадежно перекладывал карточки. Если он и видел кого-нибудь из этих людей, вспомнить не удавалось.
В следующую секунду сердце Грэхема подпрыгнуло. С фотографии, обернувшись через плечо, на него смотрел мужчина в твердой соломенной шляпе, стоящий на ярком солнце перед чем-то вроде магазина. Правая рука и все, что ниже пояса, в кадр не попали, остальное было не в фокусе, к тому же снимок, вероятно, сделали не меньше десяти лет назад. Но рыхлые, невыразительные черты, сжатые многострадальные губы, маленькие, глубоко посаженные глаза не позволяли ошибиться. Это был тот самый человек в мятом костюме.
— Ну, мистер Грэхем?
— Вот этот. Был в «Ле Жоке». На него мне показала арабка, когда мы танцевали. Говорила, что он зашел сразу после нас с Копейкиным и все время смотрит на меня. Она меня предостерегала. Кажется, считала, что он может воткнуть мне в спину нож и забрать мой кошелек.
— Она его знала?
— Нет. Сказала, что знает таких, как он.
Полковник Хаки взял карточку и откинулся назад.
— Умная девушка. А вы его видели, Копейкин?
Копейкин взглянул на фотографию и покачал головой.
— Очень хорошо. — Полковник Хаки положил карточку на стол. — На остальные снимки, джентльмены, можете не глядеть. Я узнал то, что хотел. Из всех пятнадцати нас интересует только этот. Остальных я добавил, чтобы убедиться, что вы сами его опознаете.
— Кто он?
— Родом румын. Известен как Петре Банат. Поскольку Банат — название румынской провинции, я думаю, у него нет настоящей фамилии. У нас мало сведений о нем, но и того, что знаем, достаточно. Он профессиональный стрелок. Десять лет назад в Яссах попал в тюрьму за то, что помогал забить человека ногами до смерти. Его осудили на два года. Выйдя из заключения, присоединился к «Железной гвардии» Кодряну.[25] В тридцать третьем обвинялся в убийстве полицейского чиновника из Букова. Как я понимаю, Банат вошел воскресным днем в дом к чиновнику, застрелил его, ранил жену и спокойно вышел. Банат осторожен; он знал, что ему нечего бояться. Судебное разбирательство обернулось фарсом. В зале заседания собрались вооруженные молодчики из «Железной гвардии», грозившие пристрелить судью и всех, кто связан с делом, если Баната не оправдают. Его оправдали. В то время в Румынии было много таких процессов. После этого Банат совершил в Румынии еще по меньшей мере четыре убийства. Когда «Железную гвардию» объявили вне закона, он бежал из страны и больше туда не возвращался. Некоторое время провел во Франции, пока французская полиция его не депортировала. Тогда он отправился в Белград, там тоже угодил в неприятности — и с тех пор скитается по Восточной Европе.
