Глава 6
В конце апреля они покинули Антиохию. Селена сидела в носилках с открытыми шторками и играла со статуэткой из голубого фаянса, заматывая ее в лоскут ткани. Почему этой кукле не сделали ручки и ножки, как у той красивой тети из слоновой кости, оставленной в Александрии? Или как у ярко раскрашенной деревянной тети, которую она забыла в Антиохии? И почему эта женщина держит на коленях ребенка? Не так уж легко одеть ее, не придушив младенца! Селена очень старалась, но все равно замотала голову карапуза в платье матери.
– Но ты его погубишь! – усмехнувшись, сказала ей Таус. – Если будешь так его заматывать, он не сможет дышать! Ты убьешь нашего маленького Гора…
– А не надо было ему туда садиться!
И как только «маленького Гора» удалось завернуть так, что он стал одним целым со своей матерью, ей сделалось скучно. За занавесками простирался ночной пейзаж. Из-за темноты ничего не было видно, и девочка загрустила. Но когда ей разрешили спуститься и пойти рядом с носильщиками, она вскоре замедлила шаг и отстала, так как было слишком жарко, и потому ее снова усадили обратно.
Большая часть каравана, как и она, страдала от жары. Царица определенно поступила неблагоразумно: то у нее родилась идея зимой путешествовать по морю, то летом – через пустыню!
Когда в марте на Средиземном море открыли навигацию, Клеопатра тут же отослала свой флот обратно с приказом по пути восстановить власть над Кипром: Марк Антоний только что отдал этот остров Египту. Она отправила на борт всех своих страусов, пожирателей огня и канатоходцев, а остальных слуг решила взять с собой в наземное путешествие, которое было хоть и дольше морского, но надежнее. К тому же в ее положении ей было бы легче его перенести. Ведь Клеопатра снова была беременна. Главк, каким бы теоретиком ни был, все-таки умел определять беременность! Тем более что об очевидной причине этого состояния даже не стоит спрашивать: три с половиной месяца Царица делила ложе с Антонием… Вся Антиохия знала, что Клеопатра поселилась во дворце на реке Оронт, оставив близнецов дышать благодатным воздухом Дафны.
Вместе с императором она побывала на кораблях, осмотрела команды, даже съездила верхом до города Зевгмы, находившегося на берегах Евфрата в двухстах километрах от столицы Сирии, где в то время были собраны все армии римского императора. Грациозно двигаясь в седле, одетая в короткую тунику, как восхитительная и бесстыдная амазонка, она повсюду появлялась с Антонием: а почему бы и нет, ведь отныне она его жена. В Антиохии, в старом дворце на воде, он женился на ней по египетскому обряду, который, конечно, не имел никакой силы у римлян. Но ей это было безразлично, так же как и царям Востока. Император-двоеженец? Ну и что? В Азии такой брак не является недействительным… А свадебные подарки были просто роскошными. С обеих сторон.
Своему римскому супругу Царица подарила союзничество Египта: все золото фараонов, все зерно Нила, судоверфи Александрии для создания флота и греческий титул автократора[33], благодаря которому он стал «покровителем» царства. А Марк Антоний вернул своей супруге Кипр, восточную часть Ливии и зеленые холмы Кирены[34]; также он отдал ей часть острова Крит, берег Ливана и прибрежную часть Киликии на юге Малой Азии, где четыре года назад они впервые встретились и полюбили друг друга. Несмотря на видимость, это не были подарки двух влюбленных: без лесов Ливана и Киликии Царица не смогла бы построить сотни кораблей, в которых так нуждался Антоний, ведь Египет, при всей нехватке дерева, обладал самым лучшим военным портом.
Что касается короны Ирода, которую невеста хотела бы добавить в свадебную корзину, то император не поддался ее уговорам; он не терял голову от любви – ни свою, ни чужую. Он всерьез рассчитывал на союз с царем Иудеи, который многим был ему обязан, и если охотно изменял своим женам, то друзьям – никогда…
Царица часто придавала политике вкус постельных утех: как говорила, так и поступала. И делала все как нельзя лучше, а Марк, забавы ради, не отказал ей в том, что требовалось для удержания Иудеи в повиновении: отдал Синай, восточный берег Мертвого моря, богатый минеральной смолой, и Иерихон, находившийся в самом сердце страны.
– Но я не желаю останавливать все египетское войско, чтобы обладать только одним Иерихоном! – возмутилась она.
– Ладно, тогда перепродай его! Ирод его выкупит, и ты улучшишь свое финансовое положение…
Именно для проведения переговоров по Иерихону она возвращалась в Александрию по холмам Оронты и Иордании. Она всегда обладала крепким здоровьем, а беременность стала просто предлогом. Зато здоровье ее дочери снова ослабело: из-за жары на веках девочки появились гнойные нарывы. И она лежала, закрыв глаза, между своей фаянсовой куклой и сокровищем из кипарисовых шишек.
Диотелес уехал вместе со своими страусами, и Главк, оставшись один, колебался между кровопусканием и мазями. А в городе Иерихоне создали «иудейский бальзам», известный всему Востоку своими успокаивающими свойствами. В подарок желанной гостье Ирод преподнес сотню саженцев бальзамина, и Главк как талантливый ботаник взял на себя обязанность приживить кусты в дельте Нила. «Конечно, – размышлял врач, – оставить теорию жидкостей в пользу иудейского бальзама было бы больше решением льстеца, а не философа; с другой стороны, кто может отрицать, что покорность всемогущим не является началом мудрости?»
В результате столь плодотворной внутренней дискуссии он безропотно согласился использовать только эту чудодейственную мазь, которая вскоре наверняка обогатит царицу Египта, как обогатила царя Иудеи.
