Слов недостаточно. Они мало чем помогут. Лоуренс был не просто другом — он былнаставником и союзником. Я всей душой горевал о нем.
Когда пришли эти вести — о том, что Корковадо разрушено, а Левиафан сновавырвался на свободу,— я не был, как многие, потрясен и напуган. Вместо этого япочувствовал, как в моей древней крови вспыхнула жажда мести. Мы отомстим закаждого из погибших братьев и сестер. Разрушитель миров ждет. Мы не впадем вотчаяние и не отступим. Мы будем сражаться. И победим. Война снова пришла кнам, и на этот раз мы уничтожим наших врагов навеки. Я почти что с нетерпениемпредвкушал это.
— Не волнуйся, любовь моя, мы свершим возмездие. Обещаю. Смерть Лоуренса небудет напрасной.
Ее глаза сверкнули. Она коротко кивнула.
— Он умер из-за меня.
— Он умер, защищая тебя. Это был его долг. Она продолжала недвижно стоять напороге, как будто не знала, что ей делать и что сказать. Однако я уже всепонял. Она скажет мне, что мы должны перестать встречаться, потому что теперь ябуду нужен клану. И что она спасет меня, уйдя прочь... Она не могла ошибитьсясильнее. Вся моя жизнь зависела от того, будет ли она ее частью.
Когда мы встретились впервые, меня поразило ее сходство с матерью. Но вопрекимножеству домыслов о наших с Габриэллой взаимоотношениях нас связывала лишькрепкая, нежная дружба. Я любил ее как союзника и как нашу королеву. Ее дочь ялюбил совершенно иной любовью. Я любил ее потому, что она стала для меня чем-тобольшим. Она стала моей жизнью.
— Иди сюда,— мягко произнес я.— Присядь.
Шайлер покачала головой.
— Нет. Я... я не могу остаться.
— Ты хочешь, чтобы мы перестали встречаться.
Мне пришлось произнести это самому, потому что она не могла решиться.
— Да.
— Потому что ты думаешь, будто это опасно для меня. Кто-то что-то тебе сказал —возможно, моя сестра.
Я не мог произнести имя Мими в присутствии Шайлер, как и наоборот. Я не могподумать о Мими, не думая о той боли, которую ей причиняю, и потому выбралболее легкий путь — не думать о ней вообще. Я — трус.
— Нет.
— Нет?
Она прошлась по комнате, подошла к камину и заговорила, обращаясь к языкампламени:
— Я не могу больше встречаться с тобой, Джек, потому что я солгала бы самойсебе о причинах, что привели меня сюда.
— И какова же причина?
— Любовь к тебе.
— И этой причины больше не существует?
Мой голос звучал весело и шутливо.
Она не умеет кокетничать. Она всегда так серьезна, любовь моя, что меня этослегка забавляет. Конечно же, она любит меня. Она делает это именно потому, чтолюбит меня.
— Да.
— Еще одна из идей моей сестры. «Скажи Джеку, что ты больше не любишь его. Этоединственный способ освободить его». Как будто я птичка в клетке или ручнойлев.
Я улыбнулся. Шайлер такая храбрая и мужественная. Милая моя.Она готова потерять меня, лишь бы спасти. Она готова на это жертвоприношение,но я хочу, чтобы она знала: в этом нет необходимости. Я могу сражаться за насобоих — и я буду сражаться.
— Нет.— Она посмотрела на меня, и на лице ее отразиласьболь.— Нет, не так.
Я не испытывал страха уже много веков. Я не ведаю страха. Не подвержен этойслабости. И однако же что-то в ее лице и ее голосе напугало меня. Это не былони девичьими иллюзиями, ни попыткой, предпринимаемой со смешанными чувствами. Яизумился собственному страху, его новизне. Он царапнул мне горло, словно лед.Он поселился там. Я не мог дышать. Не мог сглотнуть.
Прежде чем я успел что-то сказать, она заговорила, и прямота ее слов раниламеня, как ничто прежде.
— Я не люблю тебя больше потому, что я не была честна с тобой. И не былачестной с собой. Я люблю другого. И всегда любила.
Жестокая шутка. Я хотел засмеяться, но не мог. Я хотел рухнуть наземь, ногордость мне не позволила. Я никогда прежде не слыхал таких слов. Я не понималих. Другого? Что значит — другого? Это уловка. Хитрость. Еще одна отговорка,придуманная Мими... Ведь не может же она... она лжет.
Шайлер говорила правду.
Уж кто-кто, а я должен был это знать. Я не нуждался в суде крови, чтобы понятьэто. Я чувствовал правду, написанную на ее лице. Ее печаль. Она печалилась обомне. Она жалела — жалела меня! Ее жалость встревожила меня больше, чем ееслова. Это было ужасно и невообразимо.
Откуда у нее могло взяться время на кого-то другого? Я знал, что мы слишкомредко встречались и слишком много времени проводили врозь. Но это было необходимо,ради ее безопасности. Будь у меня выбор — но его у меня не было,— мы нeразлучались бы никогда. Я жил теми мгновениями, когда мы были вместе, теминемногочисленными мгновениями моей жизни, когда вправду чувствовал себя живым.Я спал века напролет, пока мы не встретились. И у меня был план. Я думал онашем будущем. Я хотел разделить его с нею и поджидал удобного момента.
Я спросил:
— Кто?
Я не слишком горд.
— Оливер.
Ее фамильяр. Человек. Я хотел немедленно покинуть комнату, отыскать смертного иуничтожить. У него не было шансов. Она поняла это.
— Пожалуйста, не надо! Не трогай его. Я люблю его. И всегда любила. Я только нехотела себе в этом признаваться.
Впервые за сегодняшний вечер она протянула руку и коснулась меня. Она положиласвою ручку — такую маленькую! — поверх моей. Я вздрогнул, как будто ее пальцыбыли охвачены пламенем.
Так вот что такое боль. Что такое несчастье. Что такоемучение. Я никогда прежде этого не знал.
Мне нечего было сказать. Я чувствовал правду. Правду о том,что она любит его. Ее лицо сияло этой любовью. Я чувствовал его присутствие наее коже. С фамильярами всегда так: их кровь дает нам жизнь, но они непредназначены нам в этом смысле.
Меня замутило от ревности и гнева.
— Оставь меня.
Прежде чем я смог сдержаться, у меня, к стыду моему, вырвался сдавленныйвсхлип.
— Джек... я...
Она стояла у порога. Я выслеживал Кроатан, я вынес муки ада — и все же я не могнайти в себе сил посмотреть ей в глаза. Мне пришлось принудить себя.
Ее рука легла на ручку двери.
— Прости. Мне стыдно, что я лгала тебе все это время,— прошептала она.
— Уходи! — взревел я.
Я не мог сдержаться. Я преобразился. Я — Аббадон. Я стал демоном. Что онавидит? Что я делаю?
Я видел испуг в ее глазах, ощущал вкус ее страха, наслаждался им и лишьнеимоверным усилием сумел остановиться, прежде чем эти чувства овладели мноюбезвозвратно. Я опасен. Это я должен уйти. Я выскочил раньше, чем она успелазакрыть дверь.
С улицы я видел, как она выходит из здания. Мне нужно было вернуться. Я хотелуничтожить это место и все связанные с ним воспоминания. Хотел стереть его слица земли. Но когда я вернулся в квартиру, оказалось, что я не один.
Там была Мими.
Когда Шайлер тем вечером покидала здание, она думала, что обретет спокойствиена душе. Но вместо этого противоречивые чувства терзали ее еще сильнее. Ее ложьДжеку сработала, потому что она смешала ее с правдой — любовью к Оливеру. Ноэто была ложь. Она по-прежнему любила Джека. Любила так сильно, что, увидев егосидящим там, в темноте, и терпеливо ожидающим ее, полюбила еще больше.
Она едва справилась с этим делом. Она не знала, что он скажет, и не знала,хватит ли ей сил. Было ужасно больно, когда он так смотрел на нее. Шайлерникогда не видела его в таком смятении.
