– Арсений Павлович, вы своим поведением поставили под угрозу все наши договоренности. – Курино хотел добавить «дурацким», но промолчал.
– Я прошу прощения. Обстоятельства заставили меня уйти на некоторое время в тень. Ситуация была настолько нелепая, что под угрозой оказалось мое честное имя, и мне пришлось даже пару раз посетить военного прокурора, дабы он дал ход делу, ставшему для меня краеугольным.
– Мои вам соболезнования и сожаления о том, что вы попали в столь неприятную ситуацию.
– Полно вам, посланник, все в прошлом.
– Кстати, чем все закончилось?
– Этот мерзавец получил по заслугам и был разжалован в рядовые.
– У нас ему бы отрубили голову.
– Увы, мой друг, мы не в Японии, а в дикой варварской стране, претендующей на роль мировой державы.
В коридоре послышались шаги, скрипнула дверь, ведущая в кабинет, и в дверном проеме появилось прелестное создание, освещаемое трепетом свечей, в накинутом на плечи пуховом платке и с подсвечником в руке.
Это была жена Слизнева – Катя.
Она была на двадцать лет моложе мужа. Сама по себе цифра ничего не значила, если бы муж не стал впадать в старческий маразм, ревнуя жену ко всему, с чем соприкасаются ее руки.
Слизнев зачем-то поправил воротник халата и пошел к двери.
Ожидая, пока супруги насладятся беседой, проходящей в последнее время исключительно на повышенных тонах, посланник откинулся на спинку дивана, достал из бокового кармана байковую салфетку и принялся полировать перстень, стараясь не показывать, что вслушивается в беседу.
– Ты что-то хотела? – голос Слизнева из бархатистого и покладистого, которым он только что говорил с посланником, превратился в жесткий и желчный, не терпящий возражений.
– Мне надо поговорить с тобой. – Катя поправила сползающую шаль и посмотрела мужу в глаза.
– Я сейчас занят. Давай потом.
– Арсений, ты каждый день мне говоришь: «Поговорим потом». И это «потом» не наступает. Скажу честно: мне надоел твой нескончаемый поток лжи.
– Я прошу тебя. Не надо заводиться и устраивать тут истерики. – Слизнев перешел на шепот, больше похожий на шипение змеи. – У меня гость, и будь любезна вести себя достойно и в соответствии со своим статусом.
– Да плевать я хотела на твой статус. – Катя развернулась и пошла к лестнице, ведущей на первый этаж.
Слизнев со злостью захлопнул дверь и повернул ключ.
– Я, конечно, вам не советчик, господин Слизнев, но в нашем деле желательно урегулировать ваши семейные взаимоотношения. Она вам не враг, она всего лишь заблудилась.
– Не враг! Да благодаря ее распущенности обо мне теперь судачит весь Петербург.
* * *
Курино понял, что надо срочно менять тему или он сегодня так и не поговорит о делах, которые привели его в дом на Васильевском острове. А вместо этого придется весь вечер выслушивать слезливую историю о том, как один ловелас наставил мужу рога, да еще и разбил лицо.
Он поднялся и подошел к буфету, внутри которого тускло поблескивала батарея коллекционного коньяка. Курино потянул дверцу на себя.
– Шикарная коллекция.
– Моя гордость. – Слизнев подошел и стал рядом.
Недаром лейтенант Курино был лучшим в Ногасакской разведшколе, особенно он блистал в психологии, просчитывая и выводя поведение оппонента со стопроцентной гарантией. Стоять возле буфета, наполненного коньяком, и не выпить, да еще в состоянии легкого аффекта, взвинтившего нервную систему, мог только святой. Слизнев им не был. И, по мнению японца, как только молчание затянется, прозвучит предложение выпить.
– Вам налить?
Курино даже опешил: предложение пришло гораздо быстрей, чем он думал.
– Не откажусь. К тому же, я нахожу три причины, по которым это надо сделать немедленно.
– Очень любопытно. – Арсений Павлович покопался в бутылках и вытащил пузатого уродца, на этикетке которого красовался герб Гаскони. – И какие же это причины, позвольте узнать?
– Первая причина – это то, что мерзавец, оскорбивший вас, наказан и за это надо выпить. Вторая причина – это благотворное влияние сего напитка на нервную систему человека и способность выводить его из состояния стресса. И третья причина – в моем лице Япония протягивает вам руку дружбы.
– Наверное, вы правы. – Слизнев улыбнулся и посмотрел на атташе. – Вы не против, если я попрошу вас налить коньяк, а сам порежу лимон?
– С удовольствием. – Курино кивнул и сосредоточился на процессе наполнения фужеров. Налил, удостоверился, что в бокалах одинаковое количество миллилитров, и протянул фужер Слизневу.
– Чтобы невзгоды больше не коснулись вас, мой дорогой Арсений Павлович… И все, что вы желаете и о чем мечтаете, посетило бы вас именно в этой жизни, а не в следующей.
Его лицо, как и блики свечей, расставленных по всей комнате, отражалось в темных стеклах буфета. Тонкие, чуть желтоватые пальцы согревали коньяк, покачивая его в фужере из богемского стекла, на стенках которого отражался удивительной красоты перстень с гравировкой родового герба клана Курино.
Речь была напыщенной, но она тронула Слизнева.
– Вы единственный человек, который поддержал меня в столь трудное время и пожелал выпить со мной за то, чтобы негодяй, оскорбивший меня, был наказан. Все остальные хотели лицезреть мое унижение, требуя от меня невозможного: чтобы я забрал заявление из полицейского участка. Только вы, мой друг, настояли на том, чтобы я шел до конца. И я победил, растерев его в порошок. Спасибо вам. Я понимаю вашу озабоченность и причину, по которой вы сегодня навестили меня, и, думаю, смогу вам помочь.
Слизнев сделал глоток и пошел к двери. Медленно повернул ключ, прислушиваясь к звукам за дверью, и выглянул в коридор.
В коридоре никого не было. Где-то внизу, в людской, кухарка громыхала ухватом, переставляя чугунки в печи. Слизнев закрыл дверь и вернулся к Курино.
– Береженого бог бережет. Так, кажется, говорят у русских.
– Старая поговорка, спасшая не одну голову от плахи. – Слизнев махнул рюмку одним залпом и поставил на стол. – Говорите, что вам надо, и я решу этот вопрос.
– Меня очень интересуют характеристики и численность Тихоокеанской эскадры, базирующейся в Порт-Артуре.
Слизнев выдвинул верхний ящик и достал тонкую серую папку, сшитую, пронумерованную и тиснутую сургучом.
– Здесь все шифрограммы от вице-адмирала Старка за последние три недели. Наверное, это то, что вы просили. – Слизнев протянул документ Курино.
На обложке стояло как минимум пять штемпелей и три печати, в том числе штемпель военного министра, морского ведомства и генерального штаба. Поверх штампов шла приписка, сделанная от руки: «Из здания не выносить».
