– А что ты предлагаешь? – спросил он. – Ждать в доме, пока не вломятся эти твари?
– Ты не включил фары, – заметила жена.
– Я специально, дорогая.
– А ты не думаешь, что они слышат наш мотор?
– Ты не могла бы заткнуться и позволить мне спокойно вести машину? Пожалуйста.
– Конечно. Это будет самая короткая поездка в нашей жизни, учитывая, что за пределами города нет дорог.
Боб свернул на Первую авеню. Он не был готов признать правоту жены ни на словах, ни действием (то есть включить фары), но вокруг и вправду было очень темно. Вероятно, слишком темно, чтобы ехать без света. Прошло несколько месяцев с тех пор, как Ричардсон садился за руль, и сейчас он ощущал себя неуверенно, как будто почти разучился водить машину. Они миновали шерифский участок. Стекла «Олдсмобиля» были подняты, и крики, доносящиеся из города, почти не нарушали напряженную тишину в машине. Вскоре «Сиерра» достигла окраин.
Сквозь свое окно Боб увидел какое-то движение на пастбище.
– Они там, снаружи, – сказала Барбара.
– Знаю.
Женщина протянула руку поверх колена мужа и зажгла фары. Два луча ударили через луг наискосок. Десятки растерзанных коровьих туш усеивали пастбище, и над каждой из них сгрудилась кучка чудовищ, желающих насытиться.
– Черт побери, Барбара! – воскликнул водитель.
Все твари подняли морды от своей добычи, и их окровавленные пасти засверкали в свете фар. Боб вдавил педаль акселератора в пол.
Они промчались мимо щита на выезде – идеальная семья 1950-х годов улыбается и машет руками. «МЫ НАДЕЕМСЯ, ЧТО ВАМ ПОНРАВИЛСЯ ВИЗИТ В ЗАПЛУТАВШИЕ СОСНЫ! НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ С НАМИ НАДОЛГО! ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ПОСКОРЕЕ!»
Дорога вела в лес. Ричардсон убавил мощность фар, оставив лишь противотуманки, мощности которых хватало, чтобы различать дорогу с разделительной полосой посередине. Клочья тумана летели поперек узкой просеки в густой сосновой чаще. Боб все время поглядывал в зеркало заднего вида, но видел лишь крохотный участок убегающего асфальта, озаренный красными хвостовыми огнями.
– Езжай быстрее! – попросила его Барбара.
– Не могу. Впереди крутой поворот.
Пассажирка перелезла назад между креслами и оперлась коленями о заднее сиденье, вглядываясь во тьму позади.
– Есть что-нибудь? – спросил ее муж.
– Ничего. Что мы будем делать?
– Не знаю. Но мы хотя бы не в городе, не посреди всего этого. Может быть, мы сумеем просто уехать в какое-нибудь тихое местечко в лесу? – неуверенно предположил Ричардсон. – Оставить этот ужас позади?
– А что, если он бесконечный? – возразила его супруга.
Вопрос повис между ними, подобно черной туче. Дорога тем временем сделала поворот, и Боб свернул, держа скорость не выше двадцати миль в час. Барбара плакала на заднем сиденье.
– Я хотела бы, чтобы он не говорил нам… – выдавила она.
– О чем это ты? – не понял водитель.
– О шерифе Бёрке. Все это случилось потому, что он сказал нам правду!
– Наверное, ты права.
– Не могу сказать, что я так уж любила этот городок, но знаешь что? – Женщина всхлипнула. – Мне не нужно было тревожиться о счетах. Не нужно было волноваться об ипотеке. Мы с тобой держали пекарню…
– Ты привыкла к такому положению вещей.
– Именно.
– Но мы не могли говорить о нашем прошлом, – напомнил Боб жене. – Не могли повидаться с нашими друзьями или родными. Нас заставили вступить в брак.
– И это оказалось не так уж плохо, – возразила миссис Ричардсон.
Шофер промолчал – в этот момент он как раз вел машину через крутой поворот. Дорога, ведущая из города, внезапно превратилась в дорогу, стремящуюся в город. Мужчина сбросил газ, когда они проехали щит с приветственным плакатом. Заплутавшие Сосны лежали впереди, окутанные мраком. Боб позволил машине проехать еще немного и остановиться, а потом заглушил двигатель.
– Мы будем просто ждать здесь? – спросила Барбара.
– Пока что – да.
– Разве нам не нужно ехать?
– У нас почти не осталось бензина.
Женщина перелезла обратно на переднее сиденье и напомнила:
– Там умирают люди. Прямо сейчас.
– Знаю.
– Будь проклят этот шериф!
– Я рад, что он это сделал.
– Что?
– Я сказал, что рад.
– Нет, я расслышала это. Я имею в виду: почему ты рад? Наших соседей убивают сейчас там, Боб…
– Мы были рабами.
– И как тебе нравится наша новая свобода?
– Если это конец, я счастлив, что узнал правду.
– Ты не боишься?
– Я в ужасе.
Ричардсон открыл дверцу.
– Куда ты идешь? – спросила его супруга.
Неяркий свет потолочной лампочки буквально ослепил водителя.
– Мне нужно побыть одному, – ответил он уклончиво.
– Я не выйду из машины.
– И будешь права, дорогая.
Итан
Пока они догоняли свою группу, шериф Бёрк ощущал растущее несоответствие между тем, что он видел наверху, и тем фактом, что здесь, в тоннеле, люди все еще живы. Это напомнило ему о том, каким отвратительно хаотическим, неупорядоченным образом действует рок во время боя: если б ты сделал шаг влево, а не вправо, то пуля пронзила бы твой глаз, а не глаз твоего товарища. Если б Кейт повела их группу к другому входу в тоннели, то на Главной улице могли бы сейчас убивать Итана и его семью. И теперь Бёрк прилагал неимоверные усилия, чтобы выкинуть из головы образ полурастерзанной Меган Фишер на мостовой. Он видел достаточно смертей и разрушений в Ираке, чтобы понять: именно бедняжка Меган будет преследовать его в кошмарах в течение многих ночей. И еще шериф знал, что никогда не перестанет гадать: что было бы, если б он рискнул всем и вышел наружу? Что, если б он убил напавшего на эту женщину абера? Спас бы ее? Уволок бы ее в тоннель? Итан проигрывал эту сцену в мыслях снова и снова, пока она не достигла идеальной четкости, как это бывает с фантазиями. Все, что угодно, лишь бы вытеснить эту картину: женщина, лежащая посреди дороги, и абер над ее телом… Хватит того, что со времен войны он не может забыть и никогда не забудет разные эпизоды невыразимых мучений и смерти. Но увиденное только что превосходило все, что он видел на войне.
Они с Мэгги и Гектором догнали колонну как раз в тот момент, когда та повернула в очередной тоннель. «Одна четверть человечества только что была уничтожена», – думал Итан.
Он бросил взгляд вдоль колонны и различил в тусклом свете затылок Терезы. Ему очень хотелось оказаться поближе к ней и Бену.
