— Понятно.
— Да не вовремя все это случилось. Некстати.
— Это всегда некстати. Разве несчастье предугадаешь? — философски заметил Шестаков. — А вот спровоцировать можно.
— Можно, — согласился Викентий и посмотрел задумчиво, словно размышляя, стоит ли делиться с приятелем своими проблемами.
— Ну, давай, давай рассказывай, — поторопил Андрей. — Что там у тебя приключилось?
— Нет! — принял решение Викентий Палыч и даже хлопнул ладонями по коленям, будто точку поставил. — Завтра поговорим. Устал…
И кто знает, как бы могла устроиться дальнейшая жизнь очень многих людей, не отложи он этот не обязательный в общем-то разговор на завтра. Но он его отложил, и случилось то, что случилось.
7
Этот день Алена запомнила во всех подробностях: каждое слово, каждый взгляд — все, до последней детали.
Будильник отвратительно запиликал, она прихлопнула его как назойливую муху и тут же снова заснула. Имела право — накануне вечером позвонил Викентий Палыч, попросил сегодня отработать сутки. Значит, можно прийти попозже. Но поспать, увы, не удалось.
— Дочка, — заглянула в комнату Валя, — отведешь Сашеньку в садик?
— Конечно, — сказала Алена и даже вздохнуть себе не позволила. — Конечно, отведу.
Она растолкала сладко посапывающую Мими, и та в отместку первая залетела в ванную и засела там насмерть.
— Сашенька, — позвала Алена. — Иди, я тебя умою.
Тот вышел в коридор с умильной ангельской улыбкой и незамедлительно пнул мирно спящую Фису. Кошка подпрыгнула как ошпаренная и спряталась под диван.
— Сашенька! — огорчилась Алена. — Зачем ты обижаешь кошку? Разве можно бить животных? Разве тебя когда-нибудь били?
— А разве он животное? — осведомилась из ванной Мими.
— Били, — набычился Сашенька.
— Кто это тебя бил?!
— Ты! — уличил племянник.
— Я?! — изумилась Алена. — Когда это я тебя била?!
— Ты била меня ротом, — сообщил Сашенька и поднял полные укора небесно-голубые глаза.
— Я тебя не била, а ругала за то, что ты рисовал на обоях. Зачем ты рисовал на обоях? У тебя же есть альбомчик.
— Так красивше, — снисходительно пояснил юный художник.
Он был очень славный — беленький, смешливый, такой родной, теплый человечек. В свои два с половиной года Сашенька тянул на все четыре. Видимо, неведомый юрист был настоящим богатырем.
…Они не прошли еще и половины пути до детского сада, а сил уже не осталось.
— Сашенька, — предложила Алена, — давай пойдем за ручку? Все люди скажут: «Вот какой хороший мальчик — маленький, а шагает своими ножками».
— Не-ет! — отказался хитрец. — Так лучше. Все люди скажут: «Вот какая хорошая мама — несет на ручках своего маленького мальчика!»
— Я твоя тетя, — поправила Алена. — А мама — Наташа.
— Нет! — крикнул Сашенька. — Ты! Ты моя мама! — И приготовился заплакать…
Потом Алена вернулась домой, они завтракали, и Мими, уплетая овсяную кашу, смешно рассказывала, как Сашка Семин упал с парты на уроке литературы.
На работе Алена первым делом навестила Семенова с Черемушкиным и привычно закрутилась в хороводе больничных будней, а пробегая мимо отдельной палаты, даже головы в ее сторону не поворачивала. Этот тип оказался еще хуже, чем она о нем думала! Нажаловался на нее заведующему! А что она такого сделала? Не позволила вытирать о себя ноги? И что он, интересно, наплел, что Викентий так возбудился и даже к палате не велел подходить на пушечный выстрел? Да ради Бога! Не очень-то и хотелось…
Алена домывала в перевязочной пол, когда туда ворвалась возбужденная Ольга.
— Я ее по всему отделению с собаками ищу, а она тут горбатится! Бросай свои тряпки!
— А что случилось-то? Пожар?
— Вероника приехала!
— Ой! — обрадовалась Алена. — Я уже заканчиваю. А где вы?
— В клизменной. Давай приходи.
Раньше Вероника была девушкой с комплексами. Вернее, с одним, но большим, вынуждающим ее каждодневно, а то и по нескольку раз в день болезненно осознавать свою неполноценность, заключающуюся пусть в единственном, как она считала, но зато существенном недостатке — ее фамилии.
Вероника Нога — вот как ее звали. Не слишком благозвучное семейное наименование и довольно редкое, можно даже сказать уникальное. Лично Веронике была известна еще только одна женщина с подобной фамилией — Яга Костяная Нога. Хотя и непонятно, к чему такая конкретизация? Видимо, для красного словца.
Интересно, какой выдающейся конечностью отличился ее далекий пращур, чтобы получить эдакую кликуху и осчастливить ею теряющуюся в веках вереницу потомков? Хорошо еще, что особо отличилась именно нога, а не какой-нибудь другой, более пикантный орган, например, из срамной области. Спасибо предку, что она также не Глотка или, допустим, Кишка. Хотя как могли узнать соплеменники, что у человека есть необыкновенная кишка, достойная стать наследственным именем целого рода? Если только при вскрытии.
Хотя и здесь есть свои красивые термины. К примеру, гаустра. Каково? Вероника Гаустра! Что-то испанское, таинственное, жгучее. Никто ведь не знает, что на самом деле это обозначает вздутие ободочной кишки. Ну, или почти никто…
Конечно, в детстве ее нещадно дразнили. А многие и по сей день не отказывали себе в маленьком удовольствии высказаться на сей счет и называть ее исключительно по фамилии. Например, старшая сестра Раиса Ивановна.
— Ты чем это делала? Руками? — сурово интересовалась она, прозрачно намекая, что подобное безобразие Вероника могла сотворить только ногой.
Когда она была маленькая (Вероника, естественно, а не Раиса Ивановна, которая, похоже, и на свет-то появилась сразу в почтенном возрасте, с черной «халой» на голове, колючими глазками и поджатыми тонкими губами), так вот, в те далекие годы у мамы была подружка Наташа Коновалова, и Веронике она очень нравилась — всем, в том числе и фамилией.
— Хочу, чтобы мою дочку звали Коновалова, — размечталась как-то шестилетняя Вероника.
Уж ежели ее постигла столь горькая участь, то хотя бы дочку уберечь.
— Это возможно только в том случае, если у твоего мужа будет такая фамилия, — объяснила мама.
Это стало настоящим откровением! Сияющим лучом надежды, пробивающим плотную завесу неприятностей и указующим выход.
— Хочу, чтобы у меня был муж Коновалов и чтобы он был красивый, — задумчиво сказала Вероника.
И провидение (или кто там, интересно, нас подслушивает?) уловило ее молитву, но, видимо, краем уха, потому что вняло ей только наполовину.
