— А поедет он, из стольного-то города?
— Поедет! — заверил князь. — Там он игумен, а тут епископом станет. Зря, что ли, собор вон какой строим! Ну, может, не на то лето, так на другое… Но приедет, я чаю, точно.
— Ласка, Ла-а-аска! — Мария похлопала кобылу, успокаивая, но та всё пританцовывала, радуясь весне. Застоялась кобылка, сразу видно.
Мария очень хорошо понимала кобылу, она сама жмурилась от яркого солнца, улыбаясь беспричинно-радостно. Деревья оделись нежнейшей полупрозрачной зеленью, изумрудная трава, расцвеченная первоцветами, казалась шемаханским ковром. Такой он на Руси, месяц травень [май]. Как хорошо всё-таки, что есть на свете весна!
Князь Василько нынче был занят государственными делами, и княгиня Ростовская совершала конную прогулку, окружённая группой местной золотой молодёжи из знатных родов, многие из которых были не старше самой «матушки княгини». А если которые и старше, так ненамного.
— А я так ногами на седле могу стоять на всём скаку, — похвастался Малюта, сын боярина Радко, ровесник Марии — только-только пятнадцать стукнуло.
— Да ну? — усомнилась Мария, явно поддразнивая.
— Да вот смотри, госпожа!
Паренёк гикнул, ударил пятками в бока коня, посылая его в галоп. Конь помчался, радостно взбрыкивая, разбрасывая комья земли — тоже застоялся, видать. Малюта вдруг вскочил на седло ногами, на пару мгновений став чем-то похожий на рысь, прыгнувшую на спину коня — сжавшийся в тугой комок, руки на луке седла. Ещё миг, и он выпрямился во весь рост, широко раскинув руки, и продолжал так скакать.
— Молодец, Малюта! — закричали ему девушки, и Мария с ними — Ай, молодец!
— Да уж такой ли молодец, — скептически заявил другой парень, Вячко, ревниво наблюдавший за ним. — Я вот, к примеру, на скаку могу под брюхом у коня-то пролезть, и ничего!
— А покажи! — засмеялись девушки.
— Да пожалуйста! Велишь ли, госпожа? — обратился он к княгине.
— Велеть не велю, но и запрещать не стану, — засмеялась Мария.
— Гой-гой-гой! — парень тоже послал своего коня в галоп.
И понеслось! Парни наперебой хвастали своей удалью, проделывая порой такие трюки, что дух захватывало. Девушки смеялись, кричали, подбадривая удальцов. Мария закусила губу. А ну-ка…
— Олёна, где-то у тебя защипки были для юбки? — обратилась она к невысокой сероглазой девушке.
— Есть такие, матушка княгиня. Дать? — Олёна с любопытством глядела на «матушку княгиню».
— А давай!
Олёна отстегнула серебряные защипки, которыми был скреплён подол её платья. Такие штучки нередко употреблялись на Руси женщинами, чтобы при конной езде юбка не развевалась на ветру, обнажая на всеобщее обозрение ноги.
Мария скрепила юбку, и молодёжь затихла в ожидании — что-то сейчас будет… Ну, с Богом!
— Эге-е-е-ей! — молодая княгиня толкнула пятками в бока кобылы, и Ласка взяла с места, чуть не свечкой взвилась. Весенний ветер ударил в лицо, стремясь сорвать головной платок, растрепать волосы.
— Оп! — Мария встала на руки, задрав ноги вверх. Юбка, помедлив малость, неохотно свалилась вниз, открыв ноги почти до самого паха — надежды на защипки оказались полным заблуждением. Мария тут же приняла нормальную посадку, но юбке, видимо, понравилось новое состояние, и возвращаться в прежнее положение она не спешила. Спустя столетия в этой стране далёкие потомки назовут это «ультра-мини».
Рёв восторга раздался со стороны спутников, но Мария уже одёргивала подол, вся красная от прилива крови к голове и от стыда.
— Ну, госпожа моя! — только и смогла выговорить Олёна, глядя на Марию круглыми от восхищения глазами.
— …Зачем, Мария?
Мария стояла перед мужем с чрезвычайно виноватым видом. И в самом деле, мужняя жена, княгиня Ростовская… Дура дурой, ещё вот только на барана верхом не села…
— Ну ладно, честь не дорога… А коли б ты руки-ноги переломала себе? А коли б убилась насмерть? А обо мне ты подумала ли, ежели о себе не хочешь?
Лицо Марии цветом теперь напоминало свёклу.
— Прости меня, Василько…
Князь Василько кусал губы, хмурился. В памяти всплыло прощальное напутствие тестя: «ты её вицей легонько по заду, для ума и общей пользы здоровью». Может, и верно?..
— Неси-ка розги, — вздохнул Василько.
Мария коротко глянула на него, потупилась, вышла. Розги для дворни отмачивались в дальних сенях, в кадушке.
Вернувшись, Мария протянула мужу пучок розог, молча стянула сапожки, платье… Оставшись в одном нательном кресте, легла на лавку ничком, вытянула вперёд руки. Всё правильно, всё верно… Так и надо дуре… «Жена да убоится мужа своего»…
— Не могу я тебя сечь, Мариша, — тихо сказал Василько. — Вот не могу, и всё тут. Пальцем тронуть не смею.
Он присел на лавку рядом с лежащей Марией, положил ей руку на спину, стал гладить.
— Ты теперь на шею мне сядешь, да?
Мария повернулась к нему лицом, схватила мужнину руку, прижала к своему сердцу.
— Не сяду, Василько. Прости дуру. Простишь?
— Уже, — улыбнулся Василько, лаская её грудь.
— Спасибо тебе, муж мой, — тихо, серьёзно ответила Мария.
— Ну я же обещал тебе тогда, помнишь? — Василько улыбнулся шире. — Та боль была последняя, что я тебе причинил, Мариша.
Его лицо уже было близко, близко. Настойчивые губы нашли губы Марии…
— Однако не думаешь ли ты, что сей проступок твой останется и вовсе безнаказанным? — спросил вдруг Василько, блестя глазами. — А ну-ка, ступай в опочивальню…
— …Деревенские мужики бают, хлеба нынче уродились хороши, — девушка-служанка, по имени Малуша, прибиралась в княжьих покоях, заодно развлекая свою хозяйку весёлой болтовнёй. — И рыбы нынче страсть! А завтра парни вот за водяным орехом поедут, уж челны готовы…
— Что такое водяной орех? — спросила Мария, откладывая шитьё. Она вышивала мужу праздничную шёлковую рубашку. А то всё книги да свитки, неудобно перед мужем и людьми…
— Водяной орех-то? Ну, он такой рогатый, и растёт под водой, на озере… Вот с челнов его и берут.
— Вкусный?
— Да ничего, если пожарить, — девушка рассмеялась. — Токмо он рогатый, как чёрт. Его колотушкой разбивают, ядро вылущивают… А в Чернигове водяного ореха нету?
— Нет, Малуша, — улыбнулась Мария. — Зато там знаешь какие груши!
В раскрытые настежь окна, а где и с выставленными свинцовыми рамами, вливался зной. Лето уже перевалило за середину. Первое ростовское лето.
Этим летом на юную княгиню свалилось множество забот, о которых раньше Мария слышала вполуха, особо не вникая. Отсутствие свекрови и свёкра делало её полновластной хозяйкой, но Мария и не подозревала, как это тяжко — единолично вести такое огромное хозяйство. Разумеется, были у неё и помощники, хотя бы те же бояре, дворня опять же, мамки-няньки, да и старая ключница Пелагея чего стоила! И вероятно, позволь Мария, её тут же окружили бы заботой, запеленали и забаюкали, превратив в беспомощную куклу, постельную отраду для мужа. Нет уж! Не игрушкой будет она, а хозяйкой в доме, верной сподвижницей, опорой и подмогой мужу своему.
