– Ты как большой гнойный прыщ, – хихикнула Луиз. – Смотри, а то мы тебя выдавим, – пригрозила она.
Я ее толкнула. Она мне ответила. Жюстина тоже меня толкнула, только сильнее. Я потеряла равновесие, съежилась, как сделал бы сварливый Скрудж, и оказалась на полу.
Они засмеялись.
Я постаралась не расплакаться, потому что было очень больно. Не то чтобы я когда-нибудь плакала, но неожиданный шок иногда вызывает в моем организме приступ аллергии. И не потому, что я сильно ударилась. Просто Луиз вдруг отвратительно себя повела. Я привыкла к тому, что Жюстина Грубиянка-Литтлвуд омерзительно ко мне относится, но было ужасно обидно, что Луиз объединилась с ней против меня. Луиз всегда была моим другом. А теперь у меня больше не было друзей, кроме Хлюпика Питера, но он не в счет.
– Она плачет! Как маленькая! – сказала Жюстина Птица-Пересмешник-С-Большим-Клювом-Литтлвуд.
– Что же ты не дашь сдачи, Трейси? – сконфуженно спросила Луиз.
– Она соску потеряла, – заявила Жюстина Противный-Поросенок-Литтлвуд. – Уа-уа-уа, малышка! Девчушка хочет, чтобы мамочка ее покрепче поцеловала? Мечтать не вредно, малышка, только мамочка твоя никогда-никогда-никогда не придет!
– Я тебе покажу, какую я соску потеряла, – сказала я, пытаясь встать на ноги.
И я ей показала – бух-бух-хрясть-хрясть! Жюстину отбросило назад, и она зашаталась. От моего удара кулаком у нее из носа пошла кровь.
Именно в тот момент миссис Дарлоу, наша директриса, зашла через вращающуюся дверь посмотреть, как проходит репетиция нашей рождественской пьесы. На какую-то долю секунды мы все замерли, как будто нас специально ОСТАНОВИЛИ, а потом, словно магнитную ленту, быстро перемотали вперед, ввергнув в перипетию, из-за которой у некоторых чуть не лопнули барабанные перепонки.
Жюстина завопила. К ней присоединилась Луиз, хотя к той я даже не прикоснулась. Питер завыл. Некоторые маленькие танцоры и певцы рождественских гимнов захныкали. Казалось, мисс Симпкинс сама вот-вот расплачется. Она бросилась к Жюстине, подняла ее с пола и уставилась на ее разбитый нос.
Хмыкнув, миссис Дарлоу направилась прямо ко мне:
– Трейси Бикер! Как ты смеешь нападать на ученицу?! Сколько раз тебе повторять, что я не потерплю драк в своей школе?!
– Но, миссис Дарлоу, это не только моя вина. Не я начала! – возмутилась я.
Я не собиралась ябедничать на Жюстину Кровавый-Фонтан-Вместо-Носа-Литтлвуд, но чувствовала, что надо довести до сведения взрослых, что меня коварно спровоцировали.
Миссис Дарлоу даже громко хлопнула в ладоши, чтобы я замолчала.
– По собственному опыту я знаю, что всегда виновата ты, Трейси Бикер, – заявила она.
Это было глубоко несправедливо. Жаль, что у меня не хватило смелости напасть на миссис Дарлоу, а то бы – бух-бух-хрясть-хрясть!
Мне хотелось, чтобы она распласталась на полу: руки-ноги вверх, юбка задралась, трусы наружу…
В голове возник настолько нелепый образ, что я не смогла удержаться и хихикнула. Вот это было зря.
– Да как ты смеешь?! Что тут смешного?! Как же мне надоели твои выходки! Я тебя проучу раз и навсегда! Ты не будешь принимать участие в рождественской пьесе!
– Но я должна играть, миссис Дарлоу! Я Скрудж. У меня же главная роль!
– Никакой роли! – заявила миссис Дарлоу.
– Но моя мама придет на меня посмотреть! – взмолилась я. – Я же ей написала, все рассказала про пьесу, она специально придет!
– Ничего не поделаешь, Трейси Бикер. Ты не будешь принимать участия в школьной пьесе, и точка!
Что тут началось! Я полностью утратила над собой контроль. Открыла рот и завопила. Мисс Симпкинс обняла меня, но я сбросила ее руку. Питер схватил меня за руку, но я вырвалась. Легла на пол, закрыла глаза и громко зарыдала. Рыдала, рыдала и рыдала.
В конце концов кто-то схватил меня и оттащил в изолятор.
Я тут же открыла глаза. Жюстина Чтоб-Ей-Провалиться-Литтлвуд сидела на стуле с запрокинутой головой. К ее носу приложили целую кучу бумажных носовых платков.
Я закрыла глаза и снова громко зарыдала. Я слышала бормотание, увещевания…
Когда я открыла глаза в следующий раз, Жюстины я не увидела. Я не знала, что с ней. Мне было все равно. Мне хотелось, чтобы все в мире исчезли. Все, кроме моей мамы.
Я представляла, как мама получит рождественские подарки, посмотрит «Рождественскую песнь в прозе», наденет самое красивое платье, завяжет на шее ленту с сердечком, нанесет на тонкие пальцы лосьон, накрасит улыбающиеся губы новой блестящей помадой. Видела, как она придет в школу 20 декабря, сядет в первый ряд, чтобы на меня посмотреть. Только меня в пьесе не будет.
Не будет. Не будет.
Я еще покричала, несмотря на то, что горло болело, голова раскалывалась, поднялась температура и я вся вспотела. Понимала, что пора прекратить плакать, но не могла. Пыталась заткнуть себе рот, но в груди поднимались рыдания и я начинала вопить еще громче. Было так страшно, что меня стала бить дрожь. Я не могла остановиться. Будто заколдованное существо из сказки, приговоренное к вечным рыданиям.
Потом я почувствовала у себя на плечах чьи-то руки и услышала знакомый строгий голос Дженни:
– Успокойся, Трейси! Все хорошо. Я здесь. Мне позвонили. Прекрати рыдания!
– Не… могу! – всхлипнула я.
– Нет, можешь. Дыши глубже. Вдохни. А теперь выдохни. Вот так. Не волнуйся, я тебя понимаю. Ну вот, получилось, видишь?
Я как маленькая прильнула к Дженни. Она опустилась на колени и стала качать меня как ребенка, а я уткнулась ей в плечо.
– Тебе лучше? – наконец спросила она.
– Нет! – не сразу ответила я.
Я открыла глаза, часто заморгала и оглядела комнату.
– А Жюстина? – прошептала я.
– Ее увезли в больницу, – вздохнув, сказала Дженни.
– Ой! – И меня снова забила дрожь.
Что я наделала?! Я же ее только по носу стукнула. Такое бывало уже несколько раз, но до больницы никогда не доходило. А что, если я так сильно стукнула, что ее нос лопнул и теперь у нее посреди лица кровавое месиво?! Что, если у нее взорвалась голова и теперь они пытаются собрать ее по кусочкам? Я терпеть не могла Жюстину и всегда буду ее ненавидеть, но я не хотела причинять ей сильного вреда. Что, если ей не стало лучше? Что, если она потеряла столько крови, что умерла?
