Я уставилась на подушку с одеялом, как на чудо. Невидимки какие-то их сюда принесли, что ли? А что, здорово было бы, хоть и жутковато. Может, где-нибудь в углу до сих пор таятся невидимые руки, только и ждут приказа, чтобы мне услужить?
– Так, одеяло и подушка – это, конечно, хорошо, а где еда? – Я повелительно щелкнула пальцами.
И замерла так резко, что сама себе оцарапала ногтем большой палец. Потому что разглядела у окна перевернутую упаковочную коробку, накрытую клетчатым полотенцем, точно скатертью. На полотенце стояла картонная одноразовая тарелка, а на ней – аккуратно разложенные по цвету конфеты «Смартис». Кругами, как цветок: коричневые, зеленые, синие, розовые, красные, оранжевые и в самой серединке желтые.
Меня дрожь пробрала от макушки и до маленького «хвостика» в самом конце позвоночника. «Смартис» – моя самая-пресамая любимая еда! Целая тарелка специально для меня, да еще и так красиво уложены!
Я осторожно взяла красную конфету, лизнула – настоящая! Я сунула ее за щеку и торопливо сгребла с тарелки еще горсть. Мало ли, вдруг исчезнут. Затем я решила раздвинуть занавески и присмотреться при дневном свете, как это волшебство работает.
Дернула занавеску – и заорала от неожиданности. И еще кто-то заорал!
На подоконнике сидел мальчишка, подобрав острые коленки к самому подбородку и разинув рот. Он сжимал в руках книгу и часто-часто моргал.
– Ты что здесь делаешь? – завопила я на него. – Нарочно меня пугаешь?
Он так вцепился в книгу, что чуть ее не разломал.
– Это ты меня напугала, – прошептал мальчишка, сморщившись так, что глаза превратились в узкие щелочки.
– А что ты делаешь в моем доме? – спросила я сурово.
Он немножко распрямился и нерешительно сказал:
– Вообще-то это мой дом.
– Ты здесь не живешь.
– Нет, живу. То есть в дневное время. Я подушку принес. И одеяло. И угощение организовал.
– Что? Ах да, «Смартис».
– Ты весь узор испортила, – сказал мальчишка.
– Только маленькие дети играют с едой. – Так говорили в детском доме, когда я отправляла горошины погулять на горку из пюре.
– Ты правда подумала, что все это появилось по волшебству?
– Нет, конечно! – ответила я очень твердо.
– Я по твоим шагам подумал, что идет кто-то очень большой и страшный. – Он осторожно спустил ноги с подоконника. – Поэтому и спрятался.
– Да, я большая и страшная! Уж побольше тебя, заморыш.
– Все больше меня, – ответил он смиренно.
– Лет тебе сколько? Девять? Десять?
– Почти двенадцать!
– Надо же, а на вид не скажешь…
– Знаю.
– Так что ты здесь делаешь?
Я взяла еще конфет. Потом протянула ему тарелку – все-таки это он угощение приготовил. Он вежливо сказал «спасибо» и взял синюю конфетку. Откусил уголочек, как будто это было печенье. А на вопрос так и не ответил.
– Прогуливаешь? – спросила я.
Он помялся и кивнул.
– Только не рассказывай никому, – попросил, проголотив наконец конфету.
– Я же не ябеда! Надо же, и ты прогуливаешь. А с виду примерный такой, прям учительский любимчик. – Я попробовала разобрать заглавие толстой книги у него в руках: – «А-ле-ксан-д-р Ве-ли-кий». Чего великий?
– Просто Александра Македонского так называли.
– Ага, а я тогда Трейси Великая? Мне нравится! Это меня так зовут – Трейси.
– А меня – Александр.
– Ясно. Александр Невеликий. Так зачем ты прогуливаешь-то? Видно же, что страшно умный. Небось по всем предметам отличник.
– Угу, кроме физкультуры. По физкультуре я хуже всех. Всегда прогуливаю, когда у нас командные игры.
– Да ты что! Физра – самая легкотня! Особенно футбол.
В футболе я и правда Трейси Великая – славлюсь мастерскими обводками и подлыми приемчиками. Когда я на поле, Рвота Мешкли до посинения дует в свой свисток.
А этот Александр стал ныть, что на физкультуре его особенно достают.
– Кто?
– Другие мальчишки. Они меня дразнят.
– Как дразнят?
Он совсем голову повесил:
– По-всякому… Особенно… когда в душе моемся.
– А-а!
– Смеются над мной, потому что…
– Потому что ты Александр Невеликий! – захихикала я.
Он дернулся, как будто я его ударила. Мне вдруг стало совестно. Я забралась на подоконник рядом с ним.
– Поэтому ты и прогуливаешь?
– Угу.
– А твоей маме из школы звонят, наверное?
– Ага.
– А она что?
– Она ничего. А вот папа…
Александр произнес слово «папа», как будто оно означало «ротвейлер».
– Что он сказал?
Я чувствовала плечом, как дрожит Александр.
– Он сказал… сказал… что, если я не исправлюсь, он меня отправит в школу-интернат, и там уже не прогуляешь… И что там надо мной будут по-настоящему издеваться.
– Милый какой папа у тебя, заботливый.
Я погладила Александра по костлявому плечику.
– Он говорит, я должен уметь за себя постоять.
Фыркнув, я без предупреждения чуть-чуть толкнула Александра в бок. Он вскрикнул от неожиданности и чуть не свалился с подоконника. Я втащила его обратно.
– Да ты и посидеть за себя не можешь!
– Я знаю, – скорбно вздохнул Александр.
– А ты попробуй! Дай мне сдачи!
– Я не умею…
– Я тебе покажу.
Повезло Александру – я самый лучший боец в мире. Особенно хорошо я умею ударить исподтишка. И не полагаюсь только на кулаки – могу и пинаться, а если припрет – то и зубами как следует вцепиться.
Я сдернула Александра с подоконника и поставила в боевую стойку – но его кулачки тут же разжались, а тоненькие ручки бессильно повисли.
– Я не умею драться. И вообще, девочек бить нельзя.
– Так я и позволила меня бить!
Я легонько ткнула его кулаком. Потом еще раз. Александр не пошевелился, только быстро-быстро заморгал.
– Ну давай, ударь меня в ответ!
Александр слабо замахнулся. Руки у него были как ватные.
