Наивная вера в то, что захват власти и изменение социальной политики способно улучшить бедственное экономическое положение (вера, которую позднее разделяли и российские марксисты!), и становилась двигателем оппозиционных выступлений: «российское дворянство драло горло о конституции, разумея под нею отмену положения 19-го февраля»[42], – писал в мае 1862 года К.Д.Кавелин – один из идеологических отцов реформы.
Но вот как раз конституцию-то вводить в России было совершенно невозможно – и дело было не в какой-то фантастической приверженности русской народной души к самодержавию, а в самой элементарной политической коллизии: крестьянство, составлявшее абсолютное большинство населения России, относилось к царям с трогательной любовью (а как еще можно было относиться к человеку, отменившему рабство, или к его прямым наследникам?), но это-то же самое крестьянство, если бы получило большинство в российском парламенте, в первый же удобный момент окончательно лишило бы помещиков земельной собственности и разделило бы ее между крестьянами. К этому явно шло дело в I и II Государственных думах в 1906-1907 годах, почему их и пришлось разогнать; в 1917-1918 годах крестьянские чаяния воплотились и безо всякого парламента!..
Александр II в замечательном разговоре со звенигородским предводителем дворянства Д.Д.Голохвастовым, имевшим место за несколько месяцев до покушения Каракозова, уверял, что он охотно дал бы «какую угодно конституцию, если бы не боялся, что Россия на другой день после этого распадется на куски»[43]– и был тысячекратно прав! Именно политика Александра II и уберегла тогда Россию от гражданской войны и неизбежного истребления всего образованного общества, хотя и не смогла предотвратить того, что случилось после 1917 года, за что, увы, в какой-то степени несет ответственность и Царь-Освободитель!
Вводить конституцию в России можно было только постепенно и с соблюдением необходимых ухищрений, чтобы большинство в парламенте не могло сосредоточиться ни в руках образованной оппозиции, ни у крестьянского большинства – как это и делалось методом проб и ошибок после 1905 года, что и давало повод оппозиционным горлопанам обвинять тогдашние законы и тогдашнюю Думу в извращении принципа народного представительства.
В этом-то и состоял пародокс самодержавия, державшегося не благодаря поддержке привилегированного класса и воплощению его притязаний (как гласят догмы марксистской теории), а исключительно на равновесии антагонистического противоборства российских сословий! Понятно, что такое равновесие не могло выражаться большинством голосов российского народа!
К 1881 году в правительственных кругах уже давно были разработаны проекты создания подобного искусственно организованного представительства, но вплоть до лета 1880 года Александр II продолжал относиться к ним достаточно скептически.
Конфликт же с придворной камарильей и многочисленными родственниками в отношении его собственных семейных прав привел внезапно к появлению личной заинтересованности царя во введении конституции, на чем ненастойчиво, но методично настаивало уже большинство царских министров. Во главе этих реформаторов стояли теперь министр внутренних дел М.Т.Лорис-Меликов и министр финансов А.А.Абаза. Имелась и оппозиция к этому проекту во главе с обер-прокурором Синода К.П.Победоносцевым[44], роль которого значительно усиливалась тем фактом, что он состоял воспитателем будущего Александра III с детских лет и имел практически неограниченное влияние на цесаревича.
На август 1881 года была уже назначена коронация новой жены царя[45], но для этого предстояло еще внести коррективы в Основные законы Империи. Следующий шаг был логически очевиден: изменение закона и о престолонаследии.
Все эти нововведения легко были бы поддержаны большинством образованного общества: из сочувствия к житейским проблемам императора, попавшего в ситуацию, вполне понятную любому его подданному, и вынужденному фактически обратиться к общественной поддержке, а главное – в благодарность к царю за создание нового представительного органа, указ о созыве которого Александр II подписал в последний день своей жизни – он тут же был извлечен из типографии и уничтожен Александром III сразу после смерти отца 1/13 марта 1881 года.
Заметим, что подобный результат цареубийства совсем не планировался Лорис-Меликовым, игравшим зимой 1880 -1881 года крайне двусмысленную роль[46].
Этот эпизод борьбы за власть на самом верхнем уровне российского руководства таким образом прокомментировал один из влиятельных и весьма информированных деятелей последней четверти XIX столетия, сенатор, а затем государственный секретарь А.А.Половцов. Было это уже в ноябре 1905 года, в разгар революции, когда отчетливо выяснились стратегические последствия событий 1881 года и истекли последние дни пребывания Победоносцева в правительстве. Половцов постарался посыпать соль на его раны: «Навещаю Победоносцева, которого застаю в весьма мрачном настроении, горько осуждающего все, что около нас происходит. Я соглашаюсь с ним во многом, но утверждаю, что теперешние наши несчастия [несравнимые, добавим мы, с несчастьями, случившимися через двенадцать лет после того!] созданы главным образом самим правительством, в котором за последние два царствования все более и более укреплялось убеждение, что многомиллионным народом можно управлять чиновниками, представителями безграничного произвола, распространяющегося на все отрасли человеческого существования. Развивая эту мысль, я заканчиваю тем, что все поголовно почитают его, Победоносцева, виновником наших теперешних бедствий, потому что он отговорил Александра III отказаться от исполнения подписанного его отцом и им самим акта о допущении в среду госуд[арственного] совета сорока представителей земств для заявлений о нуждах провинции и участия в законодательстве. Слова мои очень задевают Победоносцева. Он /.../ возражает, что весь проект Абазы и Лорис-Меликова имел целью отдать власть в их руки. Можно было бы прибавить, что, по мнению Победоносцева, власть должна была перейти в его руки, что впрочем и произошло на несчастие России»[47].
Таким образом, хрестоматийная последовательность российских царствований оказалась в начале 1881 года под вполне реальной угрозой: дело четко шло к тому, что Александру II наследовал бы Георгий I – сын царя и Долгоруковой, родившийся в 1872 году. Это избавило бы Россию от тех сюжетов, которым она обязана лично Александру III и в особенности Николаю II.
