– Не о том речь! – одернул нас Альфонс Ничейный. – Главное – узнать, куда подевался этот Франсуа Барре.
– Он сейчас в Игори, – сказал Левин.
– Что-о?! Так вы знакомы с Франсуа Барре?
– Это мой лучший друг. Во всей роте не нашлось ни единого человека, который имел хотя бы отдаленное представление о том, что такое омлет с помидорами а-ля Тюрбо! А Франсуа едал это блюдо. Сей факт скрепил нашу дружбу навеки.
– И где же он, этот ваш друг? – Мы замерли, с волнением ожидая ответа.
– Я ведь уже сказал: в Игори. Это будущий узловой пункт на той железной дороге, которую сейчас прокладывают у Конго. Франсуа сослали туда в наказание, поскольку он совершенно ослаб и внутренне сломался. Его обуяло так называемое тихое помешательство, которое отличается от буйного тем, что человек безо всякого сопротивления устремляется навстречу смерти.
– Как это?
– А вот так. Берем отдаленный, захолустный гарнизон, – начал Левин, словно пересказывая кулинарный рецепт. – Засовываем туда слабохарактерного человека и поджариваем на медленном огне Сахары. Жаркое – при малейшем неповиновении капралу – может быть тотчас обглодано до костей. Классический случай в подаче а-ля Левин.
– А теперь извольте подать так, чтобы нам стало понятно! – взвился Чурбан. – Иначе отвешу оплеуху а-ля Хопкинс, и башка затрещит, как у а-ля контуженного.
– Мы с Франсуа Барре сидели вместе в Колом-Бешаре, – хладнокровно продолжил Левин. – Он угодил туда тремя годами раньше, за побег из оазиса Ракмар. Слабый, утративший надежду человек, он уже не первый год тянул подневольную лямку. За мной числился побег из Могадора, покинутого мною по причине неутолимого желания вкусить речных раков под вустерским соусом.
– Это не существенно!
– Так может рассуждать лишь тот, кто в подобных вещах ничего не смыслит. Речные раки – пресные и безвкусные, без вустерского соуса их в рот не возьмешь.
– Продолжайте.
– Словом, оба мы вкалывали на каторге, когда приключился туземный бунт и мы подсобили охранникам. Поэтому я получил помилование и был переведен сюда. А Барре к тому времени явно в уме повредился: то ременную пряжку и пуговицы забудет надраить, то на построение опоздает, а как-то раз и вовсе ружье потерял. Прилег отдохнуть среди ночи, оружие снял и забыл, где положил… Приговор трибунала – два года исправительных работ в Игори. Года не прошло, как он отправился туда с последним этапом. Но нас с ним беспременно судьба еще сведет. Барре – аристократ до мозга костей, такой ни за что не опустится до артишоков, обвалянных в сухарях да обжаренных на масле, пускай ими объедаются разбогатевшие выскочки… Из грязи в князи, а вкусы плебейские…
– С тех пор вы не имели сведений о Франсуа?
– Нет.
– И он даже не писал вам?
– Как не писать? Писал, конечно!
– Что именно?
– Почем мне знать?
– Но вы же читали его письмо?
– С чего вы взяли, будто я умею читать?
– И никого (не попросили прочесть? Неужели вам неинтересно, что сталось с вашим другом?
– Где это письмо? – деловито осведомился Альфонс Ничейный.
– На складе. Прежде чем отправить сюда, собрали вещмешок, какой разрешается иметь при себе. В лагерь для проштрафившихся больше пяти кило не пронесешь.
– А письмо?
– Оно в сундучке у меня осталось. А я прихватил всего лишь баранину консервированную, бутылочку сливовой приправы, горчицу, вяленую рыбу…
– Хватит!
– На худой конец – да. Но мне еще посчастливилось раздобыть в столовке две коробки бульонных кубиков.
– Письмо надо заполучить! – сказал я. – Что нам стоит на склад пробраться, а уж там отыскать пожитки Левина – пара пустяков.
– Там же, в сундучке, хранится книга с моими рецептами. Дарю ее вам – пригодится, а мне все равно без надобности, я ведь читать не умею. Но уверяю вас, это единственная стоящая поваренная книга на всем континенте!
– Чтоб ты подавился этой книгой своей… – буркнул я в сердцах.
После столь содержательной беседы мы растянулись на голом, грязном каменном полу – в карцере не полагалось ни коек, ни одеял – и уснули сном праведников в компании неисчислимых полчищ беспокойно шныряющих сороконожек.
6
Факт незаконного проникновения на склад больше нами не обсуждался: сказано – сделаем. Две недели заключения тянулись в безотрадной скуке и лишениях, тюрьма вообще не сахар. По ночам донимал холод, а днем – Левин… Спору нет, по выходе из карцера каждый из нас играючи мог бы запечь целиком рыбу-саблю (с картошечкой, нарезанной а-ля Бродье) или – по желанию клиента – приготовить маринованные яйца под пикантным соусом; более того, если сидение в четырех стенах не доведет нас до крайних мер, можно бы освоить даже сложнейший рецепт пудинга с начинкой из провернутого ливера, но это лишь слегка скрашивало пребывание в карцере.
По прошествии двух недель мы без проволочек принялись за подготовку к краже со взломом. В дальнем углу сарая для верблюдов были свалены в кучу густо покрытые ржавчиной офицерские сабли. Одной из них завладел Хопкинс. С большим трудом мы извлекли ее из проржавелых ножен, при этом Альфонс Ничейный обронил загадочную фразу:
– Она тебе еще пригодится.
– Для чего?
– Увидишь…
– Может, все-таки объяснишь?
– Узнаешь.
Кончик сабли обломали, заточили железяку, и такой славный ломик получился – любо-дорого смотреть. Напильник и клещи Хопкинс раздобыл в столовке; каким образом – не спрашивайте, сам не знаю. Впрочем, буфетчик тоже.
Теперь проникнуть на склад можно было запросто, но оставался нерешенным вопрос, как обеспечить себе алиби.
– М-да… Вот это закавыка!..
Как только обнаружат, что дверь на склад взломана, сразу примутся трясти всех, и иди доказывай, что ты не верблюд.
– Встретимся через час в буфете, – распорядился Альфонс. – До тех пор я постараюсь разведать, что тут можно сделать.
– Договорились.
Через час Альфонс с довольным видом подошел к нашему столику.
– Алиби гарантировано! – заявил он таким тоном, будто «гарантия» была у него в кармане.
В дальнейшем события разворачивались по следующему сценарию.
На вечер мы получили увольнительную, поскольку с трех часов ночи нам предстояло заступить на вахту – на полсуток. Четвертым в нашем наряде был солдат Вюрм, столяр на гражданке: весельчак и не дурак выпить, он служил в Легионе уже четвертый год.
– Заглянем к Селиму, – сказал Альфонс Ничейный. – И ты давай с нами, – обратился он к Вюрму. – Мы угощаем.
Вюрм возрадовался, хотя до этого уже успел наведаться в буфет и изрядно приложиться к бутылке.
