— Лжешь!
Холли даже вздрогнула при виде боли у него в глазах; боль прозвучала и в голосе, на скулах выступили желваки, а на виске резко запульсировала жилка. Она причинила боль человеку, которого любит, и должна бороться с желанием сказать ему правду, ибо эта правда погубит ее, погубит их всех.
— Ты лжешь, Холли! — повторил Дев с дрожью в голосе, но с оттенком сомнения, почти незаметным, однако девушка его уловила. Потому что любила и понимала Дева. А он испугался.
Холли мысленно улыбнулась. Один-единственный раз ей удалось одержать верх, и это придало ей сил и восхитительной уверенности в себе. Ведь она должна быть сильной — ради Джонатана и Мерил.
— Значит, я лгунья? — с вызовом спросила она. — Ведь ты считаешь ложью все мои слова.
Он не ответил, просто замер на несколько долгих, напряженных секунд. Холли вдруг стало стыдно, что она должна лгать Деву, чтобы удержать его на расстоянии, но ей нельзя проявить слабость. И она вздохнула с облегчением, когда Дев вялой походкой направился к столу.
Он ослабил узел галстука, расстегнул две верхние пуговицы на рубашке, и эта небрежность в костюме невольно вызывала жалость.
Холли опустила глаза, чтобы не потерять самообладание. Необходимо выпить, решила она, глядя на вино: кажется, Дев налил его много часов назад. Холли очутилась в опасной близости к нему, но, ожесточив сердце, выпила шампанское одним духом и снова протянула бокал Деву.
Тот молча налил ей вина, не спуская глаз с ее лица, ища на нем правду, которую она таила. Взгляд Холли не дрогнул, выражение лица не изменилось.
Холли поднесла бокал к губам и помедлила, ожидая, что скажет Дев.
— Еще один тост, — усмехнулся он. — За прошлое и за будущее, какое бы оно ни было. Я сильно запоздал, верно, Холли? — с горечью добавил он. — Семь лет — слишком рано, и семь лет — слишком поздно. Какая насмешка судьбы!
— Не надо! — умоляюще сказала она, положив ему руку на плечо.
— Не надо? — Дев выпустил из пальцев бокал, и тот разбился о камень. — Не прикасайся ко мне, женщина! Потому что я хочу тебя. Я тебя жажду, и я тебя возьму. Ты слышишь, Холли? Я хочу тебя! Рано или поздно ты будешь вынуждена признать, что хочешь меня так же сильно. И тогда я возьму тебя. И ты будешь моей — навсегда!
Навсегда… Слезы накапливались под крепко сомкнутыми веками и медленно стекали по щекам. Вытерев их нетерпеливым жестом, Холли отбросила одеяло. Придется вставать. Все лучше, чем мучиться от бессонницы. Спать! Ни малейшей возможности после того, как Дев снова вошел в ее жизнь, в ее разум, нарушив ее хрупкое самообладание.
Навсегда.
И она ему верила. Верила долгие месяцы, начиная каждый день с надежды, что Дев непременно вернется, что он ее не бросил.
— Любовь? Да ты даже не знаешь смысла этого слова! — жестоко заявил Грегори Скотт, оценив ее чудесное лето как временное помешательство на шалопае с пляжа.
Но Холли не желала ничего слышать и вопреки очевидности отказывалась признать, что Дев ее попросту использовал, чтобы собрать материал для статьи. Чек, сплетни, грязные инсинуации в желтой прессе — все ложь, твердила она себе, любя Дева, ненавидя его, а еще сильнее ненавидя отца. Даже когда разразился скандал, превратив их жизнь в кошмар, Холли отказывалась верить, что Дев ее предал.
Потом это вдруг утратило значение, потому что отец погиб. Дев исчез, отца не стало, они с Мерил должны были справляться сами. Одни. О да. Она осталась совершенно одна. И не справилась. Холли Скотт, шлюха года, ни с чем не справилась.
Опять слезы, на которые она уже не обращала внимания. Ей не хотелось помнить, но как можно забыть? Она превратилась в шлюху. Из мести Деву, хотя он никогда бы не узнал об этом. Мстить Деву, отдаваясь другому, потом еще одному и еще. Мужчинам, которых она едва знала, которых не хотела. Она жаждала Дева, только не могла заполучить и мстила ему. Холодно и расчетливо. Одной беременности более чем достаточно.
Ее сердце рыдало от каждого прикосновения, каждой ласки, каждого контакта с телом, которое не было телом Дева. Странно, ведь никому из тех мужчин она не позволяла целовать себя. Они обладали ее телом, порой она даже могла себе на мгновение представить, что в ее объятиях Дев, но правда тотчас являлась ей вместе со стыдом и отвращением. Все это происходило как бы вне ее, Холли оставалась пассивной. Однако поцелуй, интимное прикосновение губ и языка — это совсем другое. Нечто большее.
Холли подтянула колени к подбородку и, вспоминая, ненавидела Дева за то, что он любил ее и бросил. Любил? Нет. Он просто занимался с ней любовью, А потом уехал. Взял деньги и сбежал. «О Дев, как же ты мог?! О Господи, как я могла. Шлюха…» Слезы потекли по щекам, беззвучные рыдания сотрясали тело, когда Холли вспомнила ту ужасную ночь.
«Давай, сладкая, — уговаривал мужчина. — Ты ведь можешь делать кое-что получше. Подвигай бедрами, ну…» Тяжелое потное тело навалилось на нее, в ноздри ударила вонь дешевой сигареты, смешанная с мерзким запахом перегара. Молодой, черноволосый, по-своему красивый, не Дев, но чем-то напоминающий Дева, особенно копной черных волос… Если бы это вдруг оказался Дев, если бы поверить в такую возможность…
Жаркое пламя словно бы охватило все тело. Почувствовав отклик, мужчина застонал, его движения стали неистовыми, исступленными, но ей все равно. Не Дев, совсем не Дев. Она уже ненавидела то, что делает, ненавидела мужчину и еще больше — себя. Отключилась, глядя невидящими глазами в потолок. Ее просто не было здесь.
А часом позже стук в дверь.
— Джек сказал, ты очень услужливая маленькая леди… — Я…
— Разумеется, ты, малышка. — Войдя в комнату, мужчина огляделся и тихо присвистнул. — А Джек вроде бы прав. Такие комнатки, как эта, недешево стоят. Но мои денежки не хуже, чем у кого другого. — Он отсчитал банкноты и аккуратно положил их на столик у кровати. Холли не успела рта раскрыть, как он начал раздеваться.
Господи, этот человек собирался заплатить ей, нет, еще хуже, он считал, что должен заплатить, потому что Джек дал ему свою рекомендацию! Значит… О Боже! Даже сейчас Холли душили тошнота, стыд, омерзение. Нельзя было пасть ниже, потому что тот мужчина платил за совокупление с ней.
Это стало поворотным пунктом. Больше — никогда. Даже с Алексом. Пока они не женятся. И пока Дев снова не вошел в ее жизнь, проблем с этим не возникало. Секса ей не хотелось ни с Алексом, ни с кем-либо еще. Только Дев. Но он уже разрушил однажды ее жизнь. Будь она проклята, если подпустит его к себе, чтобы все повторилось!
— Холли, к телефону.
Голос Мерил прошел сквозь боль. Алекс? Она удивилась и почти встревожилась. Сейчас восемь утра, а в Лондоне на час меньше. Холли сжала губы. Если считать ключом к загадке понимающий взгляд Мерил, то звонит, разумеется, Дев.
— Доброе утро, — отрывисто произнесла Холли.
— Бог мой, мы рано поднялись! Или тебе не спалось? А я-то думал, ты еще свернулась клубочком под одеялом и видишь чудесные сны обо мне.
