Подобных заявлений ей не делали никогда. Свадьба состоялась через месяц и потрясла своим блеском даже видавшую виды столицу. Газеты и журналы изощрялись в оригинальности подачи фотографий ослепительных молодоженов. И они были поистине очаровательны: эффектный темноглазый Джангиров в безупречно сидящем костюме и рыжекудрая трепетная Маргарита, улыбающаяся в счастливой растерянности и детском недоумении, словно до сих пор не понимала, реально ли происходящее. Дальнейшее вполне доказало ей подлинность случившегося.
Ашот оказался на редкость внимательным и преданным мужем, который хотел от нее лишь одного: неизменного присутствия в доме. В его работу Рита не вникала и даже не пыталась: она ничего не понимала в журналистике. Джангиров угадал: рыжий ангел годился только на роль жены и домашней хозяйки. Ни о кино, ни о театре Марго больше не заикалась, впрочем, с грустью вспоминая их иногда. Через полтора года родился Карен.
Втайне, в самой глубине души, Ашот давно мечтал о сыне. Ему был необходим верный друг, он нуждался в преемнике, наследнике, единомышленнике. И им мог стать лишь родной человек, но, конечно, не Маргарита с ее полным непониманием мира и собственного места в нем, а маленький родной мужчина, который будет расти рядом и день ото дня впитывать все то, что старший может передать младшему.
Малыш прочно приковал к себе отца. Добрая Дуся, давнишняя экономка Ашота, обожавшая своего красавца хозяина, а заодно и его рыжую жену, теперь была без ума от их смуглого ребенка.
Вечерами журналист больше не задерживался допоздна на работе. Он торопился домой, к сыну. Увидеть его, прикоснуться, подышать его нежным, ни с чем не сравнимым, неповторимым запахом — вот где высочайшее блаженство на Земле, вот в чем смысл жизни, открывшийся вдруг Ашоту на пороге тридцатилетия.
В Москве выходило уже две газеты Джангирова, и он собирался основать третью. Его дела были вполне налажены, а профессиональные, компетентные помощники не нуждались в постоянном контроле. Поэтому Ашот вполне мог хотя бы на время расслабиться и посвятить себя дому. Что он и сделал с легким сердцем. Просыпаясь рано утром, Ашот улыбался зеленым домашним туфелькам Маргариты. И осторожно прикасался ладонью к щеке спящей жены.
— Поднимайся, рыжая, пора… Уже давно рассвело.
Рита потягивалась, не открывая глаз, в душе проклиная и наступивший день, когда так хочется спать, и обожаемые мужем тренажеры, от которых ладони противно воняют металлом.
— Я — человек режима, — любил повторять Джангиров. — Пойми, рыжая, в жизни важен только он один, все остальное просто тесно с ним связано и целиком от него зависит.
Рита понимать ничего не желала, но подчинялась, как всегда и во всем. Когда-то она, робко, но с радостной покорностью сдалась на милость красавца победителя. Если так охотно и легко сдаются, значит, рассчитывают, что милость к побежденному существует. И еще какая милость!
"Уголек, — называла про себя мужа Маргарита. — Возьмешь в руки — и не удержишь".
Она удерживала только потому, что никогда не пыталась удержать.
И братья Джангировы, и Рита, и Дуся, и вообще половина Москвы справедливо полагали, что не родился еще на свет человек, который смог бы противостоять и возражать самому Ашоту. Но такой человек уже родился. Он спал в свой маленькой кроватке, тихо посапывая и приводя родителей в дурацкое умиление.
— Смотри, рыжая, — тихо говорил Ашот, склоняясь над сыном. — Какое все крошечное! Надо же! А какие красивые глазки, и носик, и рот! Просто необыкновенно, рыжая!
— Ну, уж и необыкновенно! — радостно смеялась Маргарита. — Мне кажется, Ашот, ты сильно поглупел за последнее время.
— Тоже не так плохо! — блаженно улыбался муж. — Надо когда-то и дураком побыть! Умным я считался столько лет, что даже надоело!
Это и называлось счастьем.
Карен рос спокойным, целеустремленным, хладнокровным. В отца. Он прекрасно учился, много читал и с детства умел анализировать, логически мыслить и трезво размышлять. Мальчик легко прошел начальные классы за год и в пятнадцать лет заканчивал школу. Ашот гордился своим необыкновенным сыном.
Изредка сдержанная улыбка пробегала по лицу Карена, не касаясь губ и оставаясь слабо мерцающей теплой точкой в темно-карих, почти черных глазах. Они становились ласковыми, останавливаясь на родителях, особенно на Маргарите. К отцу Карен относился немного иронически. Он рано, лет в десять-одиннадцать, начал на каждом шагу подмечать у отца множество пороков и недостатков. Одной из них, пожалуй, самой очевидной, была страсть к показной роскоши.
Преуспевающий журналист не подозревал, что в глазах сына выглядит смешным и глуповатым. Он не знал, какие насмешливые, порой недобрые мысли вызывают у Карена пристрастие отца к шикарной одежде, его чудесный "мерс" и личный шофер, получающий за свою работу столько, сколько не снилось простому столичному водителю. Карену не нравились и многочисленные экономки в доме. Мальчик был привязан только к своей старой доброй Дусе, которая потом так же честно и преданно растила Левона, второго сына Джангировых, родившегося через пять лет после Карена. Однако Левону не досталось и сотой доли любви и нежности отца, что было также подмечено зорким Кареном и записано в графу слабостей отца. И Карен вдруг со всей страстью подростка, наперекор отцу, вступая в первое, пока еще внутреннее противоречие с ним, полюбил маленького Левона. Необычная тяга братьев друг к другу очень радовала Маргариту и оставляла равнодушным Ашота, уделявшего немного внимания младшему сыну и почти не вникавшего в его дела, симпатии и антипатии.
Упорное ниспровержение отцовского идеала, любовно созданного старшим Джангировым, стало излюбленным занятием Карена. Журналистом он быть не желал. Хотя бы потому, что не собирался повторять отца. Да и тяготел, скорее, к технике, к естественным наукам, что быстро угадал Ашот. Прирожденный прагматик, он хорошо понимал, что добиться многого можно лишь тогда, когда идешь по собственному, именно тебе принадлежащему пути. Единственное, на чем Ашот настаивал — на выборе лучшего учебного заведения для Карена. И, не удовлетворенный школой, где учился Карен, перевел его в школу Валерия Малахова. Как проклинал себя позже Ашот за свое столь обдуманное и взвешенное решение! Но если бы он вообще мог что-нибудь предугадать… Каким беспомощным он оказался на самом деле! Или судьба действительно существует, и даже могучий Джангиров не в силах справиться с ней, когда она начинает выдвигать и веско диктовать свои условия?!
Хотя его противником стала уже не судьба. На сцене появился Джангиров-второй, столь же твердый, четкий и так же точно во всем идущий до конца. До того конца, который ему необходим. На сей раз условия диктовал именно Карен, и Ашот оказался совершенно бессильным перед волей и упорством старшего сына, первенца и любимца, которого холил, нежил и лелеял, как свою единственную надежду. Все надежды сгорели и умерли в одночасье.
Мальчик вырос. Совсем незаметно и очень быстро. И влюбился в женщину, которая была старше его на двенадцать лет. Конечно, возраст Карена вполне обещал внезапные выверты. Такие нечаянные штучки следовало бы предвидеть, но родители осознанно и тупо зациклились на девочках-сверстницах, видя лишь в них надвигающуюся угрозу и серьезную опасность.
