5
Час спустя Лена села в своей постели и отшвырнула подушку в угол комнаты.
Слоны были сосчитаны, овцы тоже. И каждый раз, когда она доходила до пятидесяти пяти — являлся перед очами души ее голый Максим Сухомлинов, после чего все слоны и овцы разбегались…
— Будь он проклят, этот Сухомлинов!
Она в изнеможении повалилась поперек кровати и заболтала ногами в воздухе.
Вкус его губ. Тепло его тела. Собственная смелость сегодняшнего поступка.
Он стоял в кустах, совершенно обнаженный. И прекрасный, как лесной бог. У него идеальное тело. И это тело реагирует на нее, Ленку Синельникову, да еще КАК реагирует, даже невозможно представить, что именно вот это…
Она перевернулась на спину, засмеялась и громко сказала:
— Нахалка! О чем ты думаешь?
А потом нахмурилась. Возбуждение не проходило полностью, но теперь к нему примешивалась тревога. Как ни крути, а Лена Синельникова прожила эти двадцать лет одна, в тишине и покое, теперь же о покое придется забыть. Она не отомстила Максу Сухомлинову, она бросила ему вызов. И зная Макса, можно не сомневаться: вызов он примет.
Она завернулась в простыню и прошлепала на кухню. Спать все равно не хочется, так что можно хлопнуть кофейку… А заодно и подумать, что делать дальше.
Разумеется, двадцать лет прошли не в таком уж полном целомудрии. По молодости Лене казалось — как и большинству несчастных женщин — что одиночество неприлично. Поэтому она по-честному пыталась завести роман.
В двадцать три года она едва не вышла замуж за ровесника своего отца. К тому времени она уже закончила институт, а тот дядечка был ее первым начальником. Он красиво ухаживал, дарил цветы, подвозил домой на машине, приглашал в ресторан — и Лена, тщательно все взвесив, решила уступить.
По молодости она не обращала внимания на змеиное шипение остальных сотрудниц, сосредоточившись только на одном: как вызвать в себе хоть какие-то теплые чувства к Эдуарду Геннадьевичу…
Ресторан был пафосный и дорогой, за столиками сидели молодые люди крупного телосложения и субтильные девицы, увешанные золотыми украшениями. Лена Синельникова изо всех сил старалась соответствовать обстановке, смотрела на Эдуарда Геннадьевича томным взглядом сквозь бокал с шампанским и загадочно улыбалась. Эдуард Геннадьевич с аппетитом ел и налегал на водочку. Когда ему принесли третий графин, он сыто икнул, вытер масляные губы салфеткой, протянул пухлую руку через стол и властно ухватил Лену за запястье. Глаза у него были дурные.
— Ну что, недотрога? Нравится здесь? Будешь послушной девочкой — папик отведет тебя в «Метрополь».
«Папик» резанул уши — Лена проходила практику в молодежной редакции и готовила несколько репортажей на тему проституции и сутенерства. Однако внутренний голос сурово одернул ее, напомнив, что судьба человека в его собственных руках. Поэтому Лена мужественно улыбнулась и сказала:
— Хорошая кухня. Я готовить люблю, а есть не очень…
— Это хорошо. А как ты относишься к куннилингусу?
Вначале она просто не поняла, что он сказал. Потом почувствовала, как ее медленно накрывает холодная волна омерзения. В горле скрутился горький комок. Эдуард же Геннадьевич продолжал, поглаживая ее пальцы.
— Понимаешь, киска, у меня со стояком иногда проблемы. Не, на жену хватает, но ведь такой крале, как ты, нужно чего-нибудь поинтереснее? Сегодня покажу тебе одну штучку — мне кореш из Германии привез…
Она отшвырнула его потную лапу и вскочила. Лицо Эдуарда Геннадьевича поскучнело, в мутных глазках вспыхнула злоба.
— Ты из себя целку-невидимку не строй, поняла? Полгода жопой крутишь передо мной и хочешь на халяву в рай пробраться? Или ты сюда пожрать пришла? А ну, сядь, б..!
Ошеломленная, перепуганная Лена метнулась в сторону, налетела на одного из корпулентных молодых людей в малиновом пиджаке, и тот с размаху вылил на себя стакан водки. Издав сокрушенное и нецензурное восклицание, громила начал воздвигаться над столом, видимо, с целью прихлопнуть Лену, как муху, но тут одна из его спутниц, тощая накрашенная рыжая деваха с запудренным порезом под глазом, заявила на весь ресторан пронзительным и наглым голосом:
— Серега, вроде у герлы проблемы. Вон тот козел ее бычит!
Серега окончательно возвысился над столом и повернулся всем корпусом в сторону столика Эдуарда Геннадьевича. Тот с пьяной развязностью помахал вилкой.
— Отдыхай, сынок. Моя девочка немного перепила, это наши проблемы.
На безмятежном, хотя и слегка обиженном лице Сереги бегущей строкой отразилась работа мысли. Потом свинцово-серые глазки уперлись в трясущуюся Лену, зажатую в ловушке между столиками.
— Эт-та… сестренка, проблемы? Твой кент?
— Нет! Пожалуйста… ради бога… дайте мне уйти!
Серега затосковал. Такое количество слов быстрому анализу не поддавалось, но основную мысль он явно уловил. Свинцовые глазки переехали обратно на Эдуарда Геннадьевича.
— Слышь, козел? Девушка того… не хочет с тобой… Короче, отвали от нее.
— Ах ты, сучонок!
«Вот это другое дело!» — вспыхнула бегущая строка на лице Сереги. Так бы и говорили.
Через полсекунды выяснилось, что Серега умеет двигаться прямо-таки с нечеловеческой скоростью. Зазвенела бьющаяся посуда, подбитая девица хищно оскалилась, схватила Лену за руку и выдернула из-за столика. Изящно увернувшись от летящей бутылки, протащила Лену через зал, по узкой лестнице вниз, рявкнула на гардеробщика матом, тот немедленно и без всякого номерка выдал Лене ее черное пальтишко — после этого спасительница крепко, по-мужски, хлопнула Лену по плечу и напутствовала следующими словами:
— Вали быстрей, гимназистка! Пойду, Сереге подмогну.
Лена добежала до дома пешком, потом прорыдала в своей комнате до утра, а на следующий день принесла заявление об уходе. В отделе кадров его восприняли с пониманием и подписали сразу, а Эдуарда Геннадьевича она больше никогда в жизни не встречала.
Кофе остывал в чашке с зайчиками, а Лена Синельникова все смотрела невидящими глазами в стенку. Вспоминала…
После того случая все свои силы она отдала карьере — и дому в Кулебякине. Москва девяностых годов двадцатого столетия никак не могла считаться спокойным местом для проживания, и Лена купила свою первую машину. Ранним утром приезжала на работу, вечером возвращалась в Кулебякино. Спала без сновидений, похудела, стала жестче и стремительней. Пристроилась на телевидение, обросла новыми знакомыми, моталась по командировкам…
Время деловых и успешных женщин придет чуть позже, а тогда телевидение принадлежало молодым и нахальным ребятам, снимавшим умопомрачительно смелые репортажи на самые запретные и страшные темы. На светловолосую Лену Синельникову приходилось приблизительно семь с половиной холостых мужиков в сутки, но она так и не завела служебного романа.
