— А сколько выходных дали Болтону? — спросил папа.
— У тебя болели зубы? — вставила мама.
— В машине все расскажу! — Я рассмеялась. Смеяться было ужасно больно, но и этого, слава богу, она не заметила.
Папа поставил на пол чемоданы.
— Угощайся. Вся Барселона и половина Лондона лежат у твоих ног.
— Ух ты, подарки! — Я подхватила первый чемодан. Он оказался тяжелее, чем я думала. Это была последняя капля. У меня начало темнеть в глазах от боли. Я торопливо заморгала.
— Ну как, ты… — начал папа. — Кон!
Я видела его глаза, которые выглядели еще синее на фоне загара; я видела, как мама бросилась ко мне: «Джо, ей плохо!», смутно ощутила, что чья-то рука поймала меня. Было больно, потом все закружилось, а потом, слава богу, я провалилась в темноту.
Казалось, целую вечность спустя я очнулась на больничной кровати. Похоже, у меня было сотрясение, и доктор, которому мои родители сдали меня, хотел подержать меня под наблюдением.
— Ну, теперь-то я в порядке, — твердо сказала я. — Так могу я идти домой?
— Может быть, завтра, — успокоила меня медсестра. — Посмотрим, что скажет врач.
Дело было не в том, что скажет врач, а в том, что скажет К.Ф. Потом медсестра говорила, что я очень доходчиво это разъяснила. Все, чего я добилась, однако, это того, что мне дали успокоительное, и до утра я забылась. Утром врач с наигранной обидой в голосе говорил: «Но вы же только приехали», а я неблагодарно настаивала, чтобы меня отпустили сегодня или завтра. Что за глупости. Со мной все было в порядке, а дел было по горло — например, накопившаяся работа у К.Ф.
— Хотела бы я посмотреть на этого К.Ф. По тому, как ты о нем говоришь, можно подумать, будто у него семь голов, — заметила медсестра, с которой мы успели подружиться.
Меня положили в двухместную палату, кроме меня, тут сейчас никого не было, и медсестра при малейшей возможности заглядывала поболтать. Когда я, защищаясь, сказала, что только один раз упомянула о нем, она рассмеялась:
— Извини, но я с тобой не соглашусь; когда тебя вчера привезли, ты говорила о нем без остановки.
В середине утра медсестра вернулась, улыбаясь во весь рот, с букетом в руках. Теперь на тумбочке у моей кровати стояла ваза с желтыми хризантемами. На карточке было написано: «Всего наилучшего. Кеннет Фрейзер».
— Боже, сколько, по его расчетам, я здесь пролежу? — выпалила я, уставившись на цветы.
— Кстати, это не его мать лежит здесь? — спросила сестра.
— Может быть, и она. Ей должны делать операцию.
— Ну, она в соседней с тобой палате. — Сестра улыбнулась. — И мы все просто с ума сходим от Кена. Он такой душка, когда улыбается.
— Только этого мне не хватало, — простонала я.
Как бы абсурдно это ни было, ко мне еще никого не пускали, на двери висела специальная табличка, но, когда я дремала после обеда, дверь открылась.
— Как дела, крошка? — сказал кто-то, и, моргая, я обнаружила перед собой галстук всех цветов радуги, розовую рубашку, а над всем этим победную ухмылку Брайана.
— Как ты сюда попал? — выдохнула я.
— Через дверь.
— Там написано «Не входить», — пробормотала я.
— Правда? А я могу читать только слова из четырех букв.
Он был моим спасителем, о чем я радостно ему сообщила. Прошло какое-то время, прежде чем я сообразила спросить его, как ему удалось выкроить время на визит.
— Элементарно, дорогой Ватсон. В данный момент я нахожусь в главном офисе компании.
Этот офис находился в Дублин-Касл, никак не рядом с местом моего заключения. Вдруг его визит потерял всю свою прелесть.
— О Брайан, ты уверен, что поступаешь правильно?
— Расслабься, цыпленок. Сэр Поганец уехал на весь день с кем-то из правления.
— Я не совсем это имела в виду.
Это был как раз тот случай, когда я должна была воззвать к его сознательности, — и как же это было трудно!
— Я хочу сказать… это неправильно… — Он с изумлением смотрел на меня, и, сдавшись, я замолчала. — О боже, наверное, это звучит отвратительно.
— Именно так, солнышко. — Он передразнил: — «Могу я спросить, Уэст, когда вы в последний раз стриглись?»
У него так похоже получалось, что, когда тот же голос спросил: «Могу я спросить, Уэст, что вы здесь делаете?» — я не сразу поняла, что говорит не он. Когда до меня дошел весь ужас ситуации, я так испугалась, что даже не смогла повернуть головы. Брайан тоже не пошевелился. Он, улыбаясь, продолжал сидеть на краю моей кровати и нагло заявил:
— Думаю, то же самое, что и вы.
К.Ф. наконец подошел ближе, и я могла его увидеть. Сердце у меня упало: он побелел от ярости.
— Когда вы обращаетесь ко мне в рабочее время, будьте добры встать, если от меня не поступит других указаний.
Как ни странно, Брайан так и поступил.
— Я так понимаю, вы не были в Дублин-Касл?
Брайан покачал головой.
— Тогда предлагаю вам отправиться туда немедленно. Мы поговорим об этом, когда вы вернетесь.
Он стоял поджав губы, пока Брайан наклонился над моей кроватью и поцеловал меня. Бедная моя голова пошла кругом. Перед моим мысленным взором было озабоченное лицо Саймона, передо мной — теплые губы Брайана, а позже, когда он ушел, сердитые глаза К.Ф.
— Там… табличка на двери, — выдавила я.
— Я видел ее.
— Ко мне никого не пускают.
— И это я прочитал. Я не собирался наносить вам визит. Не то чтобы это имело какое-то значение. Я просто хотел заглянуть посмотреть, как вы… Я сейчас уйду. Теперь вам больше, чем обычно, необходим отдых.
— Нет, — вдруг сказала я. — Нет, я в порядке. Пожалуйста, садитесь. Сестра не будет против. Вы ей нравитесь.
Он нахмурился:
— Нравлюсь я? Боже ты мой, с чего бы это?
— Понятия не имею, — утомленно ответила я.
— Ну что ж, всякое случается.
Смешно, но он сказал это совершенно серьезно. Потом сел рядом со мной: крупный, тяжелый, руки сложены на коленях.
— Как вы себя чувствуете? — Улыбка у него вышла виноватая.
— Вполне сносно, — вежливо ответила я. — И спасибо за цветы, они моего любимого цвета.
— Я рад.
Казалось, он доволен. Возникла неловкая пауза.
— Очень жаль, что я не смогла сегодня выйти на работу. Наверное, у вас много дел?
— Похоже на то, правда? Как там Линда и домашние?
— О, все в порядке. — Я не могла больше сдерживаться. — Мистер Фрейзер, что будет с Брайаном? Он просто хотел поднять мне настроение.
