Вечером Катерина, извинившись, объяснила, что ей нужно уйти, и это было, вероятно, не то мероприятие, на которое она могла пригласить свою английскую гостью. Канди с облегчением восприняла известие, что она останется одна, поскольку чувствовала себя усталой и хотела пораньше лечь спать.
Утром она проснулась от звука проливного дождя. Вода лилась с небес, как мог литься только итальянский дождь, с непрерывной, пропитывающей все вокруг неистовостью, которая произвела на англичанку почти такое же пугающее впечатление, как сильнейшая гроза. И в тот же момент Канди вспомнила, что именно сегодня она должна встретиться с синьором Галлео. Мысль об этом еще больше усилила ее подавленное настроение. Она едва прикоснулась к кофе и булочкам, вновь принесенным ей Паолиной. Где-то глубоко внутри у нее росло убеждение, что в ее пребывании в Риме есть что-то мошенническое. Со всей искренностью Канди, будучи чрезмерно скромной по своей натуре, не верила, что у нее выдающийся певческий голос. Сама она находила свой голос не более чем сносным, и идея стать профессиональной певицей казалась ей почти абсурдной. Мысль об этом никогда не приходила ей в голову, пока Сью, посчитав необходимым как-то изменить к лучшему жизнь своей единственной сестры, не решила использовать шанс завоевать внимание великого Каспелли. Ошеломленная страданием, которое она испытала из-за Джона, Канди воспринимала последовавшие за этим события как нарастающий снежный ком, от которого невозможно увернуться, и вот теперь оказалась в чужой стране и принимала добровольную помощь разных, совершенно чужих ей людей. Впервые с тех пор, как она приехала в Италию, Канди вдруг ясно это осознала, и внезапно подлинная сущность ситуации полностью раскрылась перед ней, поразив ее таким ужасом, что она отставила в сторону завтрак почти нетронутым и целых пять минут неподвижно сидела, невидяще уставившись перед собой. Это были тягостные для нее минуты, и, пока красивые антикварные часы на письменном столе отсчитывали секунды, она изо всех сил старалась прийти к какому-нибудь решению о своем будущем. И в итоге пришла.
Несколько раз в процессе раздумий Канди была готова отказаться от работы, бросить все, извиниться, объясниться и вернуться назад в Лондон первым же рейсом. Это, несомненно, был самый легкий выход из положения и, даже принимая во внимание обаяние Рима, довольно заманчивый. Но мысль о вакууме, которым станет ее жизнь, когда она благополучно окажется в Англии, вызвала у нее легкую дрожь. Годы, проведенные ею в Лондоне, поняла она теперь, были совершенно бесцельными. Правда, в то время они не казались ей такими или если и казались, то бесцельность эта была даже приятной, потому что там был Джон, придававший им особый колорит. Канди была совершенно уверена, что будущего, в котором Джон не будет занимать важного места, у нее просто нет. Из ее жизни исчез смысл, и теперь нужно было найти для нее новый стимул. Возможно, здесь, в Риме, этот смысл станет ясен? Синьор Маруга и многие другие в нее верят, а их доверие для нее — вызов. И надо, по крайней мере, хотя бы попытаться…
Канди чувствовала себя человеком, пустившимся в путь с завязанными глазами по трудной и пустынной дороге, но решение было принято, мысли прояснились, и когда она принялась расчесываться и готовиться к своей первой встрече с синьором Галлео, то чувствовала себя гораздо счастливее, чем в последние недели.
Глава 6
Синьор Галлео оказался человеком невысоким и по первому впечатлению совершенно незначительным. Но только до того момента, как Канди обратила внимание на магнетизм его блестящих темных глаз и сполна почувствовала на себе эффект его безграничной динамической энергии. Через полчаса пребывания в его Компании у девушки создалось ощущение, будто ее подхватило ураганом, и это чувство бесспорно ее потрясло.
Он сразу же заявил, что хочет услышать ее пение, и Канди едва дали время понять то ли она нервничает, то ли нет, как уже унесли ее пальто и перчатки, а аккомпаниатор начал играть ее любимую «Caro Nome».
Канди спела хорошо. Она это знала, хотя и не могла понять, почему, а когда закончила, удовольствие маэстро было очевидным. Несколько секунд он молчал, затем подошел к ней и сжал ее руки в своих.
— Мой друг, Джакомо Маруга, не солгал мне, — заявил он. — У вас талант, синьорина. Пока это еще маленький талант… очень маленький, крошечный талант! Но если вы будете усердно работать и вложите в работу свое сердце, он вырастет… Дайте мне взглянуть на вас, пожалуйста… — Он отступил назад и критически принялся рассматривать девушку. — Для cantante[9]вы слишком хрупкая и худая. И выглядите не слишком крепкой. Вы достаточно сильны для такой жизни?
— Я вполне здорова, — спокойно ответила Канди. — И достаточно крепкая.
— Bene, bene[10]. Тогда завтра начинаем работать. — Но что-то в ее лице, казалось, по-прежнему беспокоило его, и, когда аккомпаниатор был отпущен, синьор Галлео задумчиво провел рукой по редеющим черным волосам и вновь бросил на девушку проницательный взгляд. — Вы, конечно, знакомы с сюжетом оперы «La Traviata»?
— Да, конечно.
— Как вы знаете, это любовная история… печальная и трагическая. Исполняя партию Виолетты, вы должны вложить все, что имеете, в ваш голос, чтобы заставить публику почувствовать силу и трагизм ее любви, иначе ваше исполнение будет бессодержательным. — Он сделал паузу, переводя дыхание, и развел руками. — На сцене вы всегда должны помнить, что это поете не вы, а другая женщина… женщина, которую вы всего лишь изображаете. Музыка очень важна… это почти все… но музыка будет мертва, если вы этого не поймете. Вы должны очень постараться понять и пережить все то, что, предположительно, чувствовала эта женщина: радость, страдание, злость, облегчение, скуку, удовлетворенность… любовь, наконец! И любовь, возможно, самое главное из всего. Но… — Он вновь на мгновение замолчал, слегка побарабанив коротким коричневатым пальцем по крышке рояля. — Но в вашей собственной жизни, синьорина, по крайней мере, в этот момент, не должно быть и мысли о любви. Как я уже вам сказал, все ваше сердце должно быть в вашем пении. Вы, можно заметить, были несчастны, но все это, я полагаю, почти закончилось. Забудьтесь в музыке, синьорина Уэллс, забудьте все остальное… на время, если не навсегда. Яркий артист не может быть ординарной личностью, помните это!
Канди ничего не ответила, а он прошел к широкому окну, поманив ее за собой. Из окна открывался панорамный вид на город, вид настолько потрясающий, что у девушки слегка перехватило дыхание, когда она его увидела.
— Рим — великий город, no е vero[11]? Однажды, если, конечно, будете усердно трудиться, вы станете прекрасной певицей, которой, думаю, вполне можете стать, и тогда весь этот великий город внизу будет у ваших ног. И не только этот город, но и множество других городов по всей Италии, по всему миру!
— Я хочу работать, — сказала Канди, не отрывая взгляда от улиц Рима. — Не потому, что думаю стать знаменитой… — Она очаровательно улыбнулась, заставив итальянца смягчиться и улыбнуться в ответ. — Просто потому… — Голос ее замер, и затем она резко закончила: — Я хочу работать больше всего на свете.
