Синьора Бертини с прибытием сына значительно оживилась. За столом она много шутила и смеялась, а Алессандро и Райан переводили суть разговора для Кэтрин.
Девушка понимала, что незнание языка — ее недостаток. Она взяла с собой пару разговорников, но в этом обществе, где Райан говорил по-итальянски достаточно бегло для того, чтобы читать лекции студентам в колледже, где Мирелла владела не только английским, но и французским, а Алессандро, которого путешествия по свету приучили к трудностям, быстро схватывал английский, Кэтрин чувствовала себя крайне неловко. Она решила как можно быстрее выучить итальянский.
После обеда все перебрались в просторную гостиную, выходившую окнами в сад. Немного погодя Мирелла предложила Райану прогуляться.
— А вы, Кэтрин? Пойдете? — пригласил Райан.
Кэтрин оказалась в безвыходном положении. Мирелла сама не пригласила бы третьего лишнего — она явно желала поговорить с Райаном наедине, но, с другой стороны, Алессандро и синьора Бертини тоже, вероятно, хотели обсудить семейные дела без посторонних ушей.
— Да, я иду, — наконец решилась она.
Кэтрин надеялась, что через несколько минут сможет незаметно ускользнуть и оставить Миреллу наедине с Райаном. Впервые за все время знакомства с Витторио она сейчас была бы рада его обществу. Ситуация, по ее мнению, была фарсовой. Райан легко шагал между двумя девушками, и их общий разговор напоминал игру в «испорченный телефон», когда обрывки фраз передаются от одного к другому через третьего.
— По-моему, у меня камешек в туфле, — сказала Кэтрин, когда трио приблизилось к каменной скамье.
Усевшись, она сняла туфлю и потрясла ее, освобождая от воображаемого осколка гравия, в надежде, что Мирелла с Райаном продолжат путь без нее. Краешком глаза она видела, как итальянка взяла его под руку и потянула за собой, но в этот момент раздался голос Алессандро:
— Мирелла!
Девушка нахмурилась и с неохотой повернулась в его сторону.
— Иду! В чем дело? — крикнула она и поспешила по тропинке к дому.
Райан тут же опустился на скамью рядом с Кэтрин.
— Отлично сработано, — сказал он. — Старая уловка, но все еще эффективная.
Кэтрин с ненавистью посмотрела на него, но было уже слишком темно, чтобы она смогла разглядеть выражение его лица.
— Вы хотите сказать, что я нарочно притворилась, будто у меня камень в туфле, чтобы остаться с вами тет-а-тет?
— А разве не так?
У Кэтрин не было слов, чтобы парировать такую явную наглость. Она глубоко вздохнула:
— Мне потребовалось бы ясновидение цыганки, чтобы угадать появление синьора Бертини именно в данный момент.
Райан рассмеялся:
— Никогда нельзя знать заранее, какими сверхъестественными способностями обладает женщина. Меня это всегда поражает.
— Тогда, может, для вас будет сюрпризом узнать, что я просто собиралась тактично ретироваться от вас с Миреллой.
— Неужели? А я-то надеялся, что вы избавите меня от нее.
— Так вы, оказывается, пленник, да еще слабовольный? — Она насмешливо посмотрела на Райана. — На месте Миреллы я чувствовала бы себя оскорбленной таким высказыванием.
— О, ее не так легко спровоцировать, как вас, Кэтрин.
Она оставила это замечание без внимания и, помолчав немного, спросила:
— Мои коробки с керамикой все еще у вас в машине?
— Нет. Я их выгрузил перед ужином. Вы найдете все в одном из садовых сараев.
— Спасибо. — Ее тон был холоден и сдержан.
Ей хотелось от души поблагодарить Райана за помощь, но какой реакции можно ждать от мужчины, который все тривиальные поступки или обычные слова трактует в свою пользу и наделяет каким-то скрытым смыслом? Даже если она скажет: «Давайте вернемся в гостиную», он еще вообразит себе, что она хочет, чтобы он обнял ее и поцеловал.
Кэтрин встала:
— Становится прохладно. Я лучше пойду в дом.
— На Сардинии, да и во всей Италии, всегда так — солнечное тепло может быстро смениться прохладой.
Когда они были всего в нескольких ярдах от дома, на дорожке показалась Мирелла, стремительно приближавшаяся к ним.
— Идем, Райан! — воскликнула она. — Мне надо тебе кое-что сказать. — Она схватила его за руку и потащила за собой в темноту сада.
— Чао! — насмешливо бросила через плечо Кэтрин. Ее рассмешило то, как итальянка вырвала свою добычу из цепких лап чужестранки. Ну что ж, пусть посидит с ним на скамеечке, поболтает.
Когда она вошла в дом, ее окликнул Алессандро:
— Синьорина, я хочу поговорить с вами.
Озадаченная, Кэтрин последовала за ним в гостиную. Его мать, по-видимому, уже ушла в свою комнату. Они сели, и Алессандро, подавшись вперед, серьезно спросил:
— Этот молодой мужчина, англичанин… Вы давно его знаете?
— Нет, всего пару дней.
— Он состоятельный человек?
Вопрос Алессандро очень удивил ее.
— Не имею понятия. Он геолог, читает лекции в колледже в Иглезиасе. Больше я ничего о нем не знаю, тем более о его финансах.
Алессандро задумчиво поглаживал свои аккуратные усики.
— По-моему, он не очень подходящая пара для Миреллы, — заявил он после долгого молчания. — А он знает, что у нее много денег?
Кэтрин никогда не интересовалась состоянием Миреллы. Не было сомнения, что итальянка ни в чем себе не отказывает, но теперь Кэтрин задумалась, не был ли Райан на самом деле больше пленен приданым своей избранницы, чем ею самой? И в то же время девушка испытывала необходимость защищать своего соотечественника от подобных подозрений в охоте за богатыми невестами.
— Не думаю, что для него имеет большое значение, будет ли его жена бедной или богатой, — медленно, тщательно подбирая слова, сказала Кэтрин, надеясь, ради Миреллы, что это действительно так.
— Эти деньги перейдут к ней не от меня, — продолжал Алессандро, — хотя, когда я умру, она получит все мое имущество, состояние ее матери и отца. Теперь, когда Лучии больше нет… — Он сделал паузу, и Кэтрин почувствовала прилив жалости к этому мужчине, чья боль утраты была по-прежнему мучительной. — Наследство у адвокатов, — сказал он наконец, — на их попечении… как это лучше сказать?
— Под опекой?
— Да, под опекой, пока ей не исполнится двадцать пять. Потом она сможет делать все, что захочет, — выйти замуж, например. Но сейчас я за нее в ответе. Я люблю Миреллу, как родную дочь. Люблю, потому что она — дочь Лучии. И не хочу, чтобы неопытное сердце завело ее в пучину страданий и горя.
Он говорил все это спокойно, но так искренне, что у Кэтрин не было сомнений в его беспокойстве о благе Миреллы.
