— Но что мы скажем им, когда корабль прибудет во Францию? — вскричала потрясенная Эльнара.
— До Франции, Принцесса, нужно еще доплыть. Да и потом… От Марселя, куда прибывает судно, до Парижу — путь совсем не близкий. Что-нибудь да придумаем, ведь, главное, мы оба с тобой живы и сыты.
После пережитых потрясений с этим доводом сложно было не согласиться.
Время любить
До прибытия в Марсель оставалось не больше двух дней, когда расслабившиеся моряки уговорили капитана по случаю удачного путешествия поставить бочонок-другой крепкого ирландского вина, закупленного во время недолгой остановки на острове Сицилия. Ко всеобщему удовольствию, Люрук, в течение последней недели пребывавший в хорошем расположении духа, легко согласился. Моряки вошли в раж и вместо двух бочонков вина подняли из трюма на палубу целых пять, но капитанского гнева это не вызвало. Веселье было в самом разгаре, когда опьяневший Хамит спустился в каморку Эльнары и Султана, не пожелавших принимать участие в пьяном разгуле. В руках турок держал две деревянные кружки с вином. Молча сунув одну из них Султану, все свое внимание Хам переключил на девушку.
— Сестра, я знаю, что глубоко виноват перед тобой, и прошу тебя простить меня, — при этих словах из его больших черных глаз выкатились две слезинки. — Мы с тобой одной веры, сестра, и, если ты не простишь меня, не будет мне в этой жизни покоя. Сам не знаю, как получилось… Наверное, бес меня попутал так оскорбить тебя грязным предложением. Я потом опомнился, да постыдился прийти к тебе. Скоро прибудем в Марсель и, наверное, никогда уж не свидимся, а на душе у меня — тяжкий камень, что я, правоверный мусульманин, оставил по себе такую плохую память.
Хамит еще ниже опустил голову. С детских лет отец учил Эльнару, что искреннее раскаяние в содеянном искупает если не все, то многие человеческие грехи, и это признание моряка ее очень растрогало. В свою очередь, она постаралась ободрить его:
— Наверное, нет на свете человека, Хамит, кто не совершал бы в своей жизни ошибок, но далеко не все способны осознать их и искренне покаяться. Наверное, в море всегда нужно быть готовым к любым опасностям, поэтому оно сделало тебя таким суровым. И все же нельзя терять свое лицо, ведь люди относятся к нам так, как мы сами относимся к ним. Я верю в твое раскаяние, друг мой, и желаю, чтобы твоя судьба сложилась удачно.
Обрадованный моряк хотел броситься на колени перед благородной и великодушной девушкой, но Эли удержала его.
— Ты простила меня, сестра, правда, простила?! О Всемогущий Аллах, я вновь могу уважать себя и честно смотреть людям в глаза! Уже ради этого стоит жить! Ты сняла камень с моей души, дочь мудрого Востока. Как я благодарен тебе! Хотя мне все еще трудно в это поверить, я так страдал… — пылкий турок картинно заломил свои длинные, огрубевшие от соленой морской воды руки и заговорил проникновенным тоном:
— Если ты действительно простила меня, сестра, не побрезгуй подношением бедного моряка. Выпей вина из моей кружки в знак нашего примирения, — Хамит протянул девушке потрескавшуюся деревянную кружку, небрежно обратившись к Султану через плечо: — И ты, брат, раздели с нами радость! Дети прекрасного Востока должны во всем поддерживать друг друга.
— Я не пью вина, Хамит, — попыталась отказаться Эльнара. — Все хорошо, и меж нами действительно нет никаких обид.
— Ты все-таки брезгуешь, сестра, бедным моряком, у которого, в отличие от тебя, нет за душой и ломаного гроша? — черные глаза Хамита светились печалью и обидой.
— Нет, что ты?! — смутилась Эли, вспомнив, что и на них с Султаном лежит грех обмана Люрука и всей команды «Марселя». — И вообще, вся эта история с наследством…
В это мгновение раздался предупредительный кашель ее друга, а настойчивый турок вновь принялся за свои уговоры. Невольно морщась от запаха крепкого вина, Эльнара заставила себя выпить неприятный напиток. Султан тоже несколькими глотками почтил ирландских виноделов, но скорее ради удовлетворения собственного любопытства — вино показалось ему чересчур кислым, поэтому он слил его в стоявшее рядом маленькое ведерко. Напоследок Хамит еще раз рассыпался в многочисленных извинениях и благодарностях и ушел наверх. А веселье на палубе тем временем пошло на убыль.
Незаметно наступила ночь. Эли, пожаловавшись на невыносимую духоту в каморке, предложила Султану подняться на палубу и немного подышать свежим воздухом перед сном. Осторожно переступая через тела мертвецки пьяных моряков, лежащих там и сям, они прошли к борту корабля. Не найдя в темноте никакой скамейки, Эли присела на дно небольшой лодки, на которой моряки «Марселя» совершали кратковременные вылазки за продуктами и табаком в портовых городах по пути следования судна, поскольку суровый капитан не очень-то любил задерживаться из-за подобных остановок.
С наслаждением вдохнув чистый морской воздух, Эльнара зябко поежилась — она была одета довольно легко, поэтому верный друг тотчас же поспешил вниз за теплыми вещами, дабы его хрупкая спутница ненароком не простудилась. Прихватив свой теплый чапан, Султан двинулся в обратную сторону, как вдруг услышал пьяные громкие голоса, доносившиеся из каюты капитана. Один из них был Люрук, другой — Шактуа. Любопытный хоршик, который все еще не мог успокоиться при мысли о деревянных ящиках, обнаруженных в трюмах, решил ненадолго задержаться в надежде прояснить мучившую его тайну.
— Послушай, старина, — раздался хриплый бас помощника капитана, — почему бы тебе не признаться своему лучшему другу, для чего тебе понадобились эта хорошенькая азиатка и ее толстенький дружок?! Ты их так ревностно оберегаешь, будто они — не люди вовсе, а два мешка, набитых чистейшим золотом! Ни сам красоткой не попользовался, ни мне не дал… Может быть, мы все же как-нибудь договоримся, капитан? От девицы все равно ничего не убудет, а твоему старому другу враз полегчает. Я ведь уже добрых полтора месяца бабу не топтал. Если дело только в цене, капитан, назови, неужто я не осилю?
— Шактуа, даже если твою поганую душу продать дьяволу, — Люрук прищурил холодные цепкие глаза, — то и этих денег тебе не хватит, чтобы рассчитаться за девицу. Ну а толстяк болтается рядом с ней так, для довеска. Кстати, дружище, вот его могу тебе уступить, если сговоримся в цене. Чем не товар — молоденький упитанный кабанчик, есть за что пощупать! Соглашайся, Шактуа, — тонкие обветренные губы Люрука задергались в судорожном смешке.
— Я мужиков не деру, — помрачнел помощник капитана (зато у бедного Султана при этих словах немного отлегло от сердца). — Но ты так и не ответил на мой вопрос, Люрук, зачем тебе понадобилась эта маленькая потаскуха? Кому ты надумал ее продать так дорого, что оскорбил из-за нее даже своего лучшего друга?
— Пора бы уж тебе давно усвоить, Шактуа, я не такой дурак, чтобы заводить себе друзей, — сквозь зубы процедил капитан. — Это ты, болван, своей дырявой башкой думаешь, что самое большое удовольствие на свете — отодрать как следует бабу. И никак не можешь понять простую вещь: когда у настоящего мужика есть золото, много золота, то бабы всех мастей сами налетают на него, не хуже саранчи. Имея деньги, можно купить что угодно и кого угодно.
