«Пол дома?» — кричу я.
«Откуда я знаю?» — говорит отец.
Он начинает катать Мартина по кровати с одной стороны на другую. Но Мартин слишком тяжелый, и мы не можем его поднять. Издалека приближается завывающая пожарная сирена.
Я просыпаюсь в поту и понимаю, что звонит телефон. Комната залита солнечным светом, но я не могу вспомнить, лето сейчас или зима, и по этой причине не могу определить, рано сейчас или поздно. Я наклоняюсь, чтобы посмотреть на часы, но не могу сфокусировать взгляд. Пока я пытаюсь понять, где же пожар, срабатывает автоответчик.
— Китти! Это Адриан!
Меня охватывает паника. Пожар в доме Адриана. Эмили и Рози — в ловушке. Я хватаю телефонную трубку:
— Адриан, что случилось?
— Ничего. Ты еще не встала? Уже пятнадцать минут десятого.
У меня есть теория, что Адриан вовсе не пишет свои книги. Он просто держит взаперти у себя на службе мятежного гения, что подбрасывает ему блестящие мысли и фразы, которые Адриан записывает и расставляет в определенном порядке. День Адриана начинается каждое утро в одно и то же время. Подъем в 8.00, завтрак в 8.30, начало работы в 9.30. Как может такой заурядный человек обладать воображением и сочинять всякие истории?
— Конечно, я уже встала.
— По твоему голосу не похоже.
— Правда? Просто я сегодня утром еще ни с кем не разговаривала.
— Ты не можешь посидеть с детьми в пятницу? У Лесли — родительское собрание, а мне нужно быть в Лондоне. Не знаю точно, когда вернусь.
— Хорошо, — говорю я.
— Джеймс не будет против? Если хочешь, вы можете прийти вместе.
— И ты можешь себе позволить кормить нас обоих? — Это я так пошутила.
— Да, — говорит он. Он не любит обсуждать свои доходы. — Без проблем.
Но проблемы конечно же есть. Я не совсем уверена, что мы с Джеймсом друзья. С тех пор как мы в последний раз разговаривали друг с другом, прошло по меньшей мере дня четыре. Я просто отключила автоответчик, и он перестал звонить. Но Адриан этого не знает.
— Можешь принести с собой работу: девочки ложатся спать довольно рано.
Во сколько девочки ложатся спать, я знаю. Я сижу с ними с самого их рождения.
— Я же сказала, хорошо.
Не понимаю, почему он каждый раз чувствует себя виноватым, когда просит. Ведь он знает, что я люблю Эмили и Рози.
— Ладно. Ты сможешь быть здесь в пять тридцать? Лесли должна выйти в пять сорок пять.
— Отлично, — говорю я.
Дети похожи на бабочек. Они играют в классики на дорожке перед домом, ждут, когда я приду. Эмили пять, а Рози три года, они плавно танцуют над плитами дорожки, носятся вокруг друг дружки, и полуденное солнце запутывается в их светлых волосах. У Рози красный воздушный шарик, который она принесла домой с праздника, и он лениво повторяет ее движения, когда она прыгает. Они двигаются так быстро, что яркий отблеск от их волос не успевает за ними и остается в теплом воздухе, в котором эхом разносится их хихиканье. Красные и желтые вспышки от шарика, от их волос, синие и светло-вишневые — от платьев хаотически вращаются. Девочки замирают только на секунду, бросают быстрый взгляд на замысловатые дорожки классиков и продолжают порхать снова.
Лесли придает большое значение тому, чтобы их одежда была разного цвета; она хочет, чтобы каждая развивала собственную индивидуальность и не воспринимала себя только в качестве сестры. Но они сговариваются за ее спиной. Им нравятся одни и те же цвета, одни и те же фасоны. Каждой из них дается шанс отыскать свой собственный путь, свои неповторимые формы, но их это мало интересует. Они все делают вместе и не хотят разделения. Две половинки одного целого, два крылышка одной бабочки.
Эмили первая видит меня.
— Китти! — кричит она и бросается ко мне.
Рози поднимает глаза и в точности повторяет все за Эмили. Я обнимаю обеих.
— Ты принесла нам книжки? — спрашивает Рози.
Конечно, я принесла. Мои племянницы любят книги, любят просто держать их в руках, рассматривать, им приятно сознавать, что это их собственные книги, и я прихожу именно для того, чтобы снабжать их книгами, хотя они и не входят в ту возрастную группу, на изучении литературных пристрастий которой я специализируюсь.
— Да, я принесла книги, — говорю я, освобождаясь от их объятий.
Кроме книг я принесла еще и билеты, но они об этом еще не знают.
Когда я вхожу в дом, Лесли проверяет список учеников. Она поднимает на меня глаза и улыбается.
— Привет, Китти. Так мило с твоей стороны — приходить по первому зову.
— Ты же знаешь, я приду в любом случае.
— Я подумала, что ты можешь брать Джеймса с собой.
— Он занят, — говорю я, — и к тому же он слишком любит свой компьютер. Он ложится с ним спать — только так он чувствует себя в безопасности.
Я вполне могу говорить Лесли такие вещи, потому что она все равно меня как следует не слушает. Мне нравится время от времени сообщать ей что-то противоестественное, в качестве теста. Она каждый раз попадает впросак.
Она встает и запихивает в портфель кипу своих бумажек. Она выше меня, стройнее, более смуглая, со светлыми волосами. Думаю, она их чем-то ополаскивает. Ни у кого в ее возрасте не бывает таких желтых волос.
Она смотрит на меня пристально.
— Китти, у тебя все в порядке?
— Конечно, — говорю я.
Но она не обладает способностью слышать, что я отвечаю. Могла бы сказать что-нибудь менее тривиальное.
Лесли меня раздражает. Она очень способная и всегда знает, к чему стремится. Она никогда не кричит на девочек, она все им разъясняет. Она старше, чем многие родители их друзей. Но она не придает этому значения. Она держит под контролем свою судьбу. «Следуйте за мной», — заявляет она и идет уверенным маршем, держа нос по ветру. И все следуют. Это происходит так естественно, что любое неподчинение кажется немыслимым. Она была рождена директором. Ей нужно всего лишь чуть прислушаться к тому, что происходит вокруг, и она готова к дальнейшему продвижению по служебной лестнице.
— Я на всякий случай оставила номер школьного телефона.
Она обнимает и целует девочек.
— Девятилетний возраст, — говорит она мне с легкой гримасой. — С такими детьми трудно работать.
После этого она исчезает. Захлопывается дверца машины, включается двигатель, и машина отъезжает.
— Отлично, — говорю я девочкам. — На сегодня у нас есть кое-что вкусное.
Они хохочут, потому что, даже не представляя себе, о чем я говорю, уже понимают, что у них будет настоящее веселье.
— Сначала чай, — говорю я. — А потом все увидите, если у вас, конечно, хватит терпения.
