Книга Карта Творца - Эмилио Кальдерон

— И вы думаете, что принц Чима Виварини хочет продать ее нацистам, — предположил я.

Смит в первый раз улыбнулся:

— Я не думаю, я в этом уверен. Принц Чима Виварини — член общества «Туле» в Риме. Его отец — венецианец, но мать — австрийская аристократка из рода, находящегося в тесной связи с германским дворянством. Любопытно, что, несмотря на его происхождение, у него паспорт Суверенного военного ордена Мальты, самой маленькой страны в мире.

— Вы имеете в виду остров Мальту? — вмешалась в разговор Монтсе.

— Скажем так: рыцари Мальтийского ордена потеряли остров в первой трети прошлого века. И тогда они обосновались в Риме, создав тут независимое государство: его территория ограничивается Мальтийским дворцом, расположенным под номером 68 по виа Кондотти, и Виллой Мальта на Авентинском холме. Во дворце живет Великий Магистр и располагаются правительственные структуры, а на Авентинском холме находится приорат ордена. У ордена есть собственное правительство, независимый суд и двусторонние отношения со многими странами; он выдает собственные паспорта, выпускает марки и чеканит монету, как любое суверенное государство. Номерные знаки машин этой страны образованы буквами SMOM, что расшифровывается как «Sovrano Militare Ordine di Malta»[14].

Мы с Монтсе недоверчиво переглянулись.

— Вы говорите серьезно? — спросил я Смита.

— Мне тоже поначалу нелегко было это понять, но Рим — единственный город в мире, в котором находятся три разных государства: Королевство Италия, Ватикан и Мальтийский орден. Его члены принадлежат к высшей европейской знати, это политики и предприниматели, ярые католики. Самую влиятельную группу составляют Габсбурги, Гогенцоллерны и Люксембурги, самые древние германские аристократические роды, связанные со Священным престолом. Теоретически целью ордена является оказание гуманитарной помощи тем, кто в ней больше всего нуждается, — посредством клиник, больниц, госпиталей, а также содействие беженцам, но в действительности он служит мостом между политической и экономической властью, с одной стороны, и Ватиканом — с другой. Поэтому мы опасаемся, что «Туле» имеет в своем распоряжении доказательства существования Карты Творца и хочет забрать ее из Ватиканской библиотеки.

— Вы так и не пояснили, зачем рассказываете нам все это, — заметил я.

— Дело в том, что нам нужна ваша помощь, — заявил он.

— Какого рода помощь? — поинтересовался я.

— Я хочу, чтобы вы продолжали общаться с принцем Чимой Виварини и постарались бы узнать, каковы его планы.

Тот, кто не верит в совпадения, мог бы теперь получить подтверждение тому, что они действительно бывают. Монтсе, пригласив Юнио посетить нашу библиотеку, словно бы заранее предвидела предложение Смита. До сего момента понятие «шпионить» означало для меня подслушивать чужие разговоры, приложив ухо к двери; мне и в голову не приходило, что есть шпионаж другого рода. Я уже намеревался было отклонить просьбу Смита за двоих, но Монтсе опередила меня.

— Я сделаю это. Я ненавижу нацистов с тех пор, как они начали жечь книги в 1933 году, — произнесла она.

Я не сомневался в том, что Монтсе наш разговор казался увлекательным, как роман в жанре «ужасов»: когда читатель испытывает страх вместе с главными героями, но избавлен от его последствий.

— Мы даже не знаем, правду ли он говорит, он не предоставил нам ни одной убедительной причины, по которой нам следует согласиться, — заметил я.

— Вы правы, — признался Смит. — Но пока могу сообщить вам, что я представляю, скажем так, группу лиц, защищающих устои демократии в Европе, и жизни многих людей поставлены под угрозу.

— Я это сделаю, — повторила Монтсе упрямо.

Я был уверен, что слово «демократия» является табу в доме Фабрегасов и Монтсе даже не знает, что оно означает на самом деле, а посему, если она и собирается стать такой, как Мата Хари, то побуждают ее к этому соображения исключительно сентиментального свойства. В действительности, как я выяснил позже, за ее порывом скрывался акт бунтарства.

— Ты знаешь, какие неприятности нас ждут, если мы примем его предложение? Думаешь, это игра, но Смит ведь просит нас шпионить за человеком, который может оказаться… опасным, — я в очередной раз пытался переубедить ее.

— Ваш друг прав, — согласился Смит. — Не стану отрицать: определенный риск существует, однако, если вы будете действовать осторожно, его вероятность окажется довольно незначительной.

— Я это сделаю, — проговорила Монтсе в третий раз.

Я почувствовал себя так, как, наверное, Христос после того, как Петр троекратно отрекся от него. Я не понимал упорства Монтсе, и оно меня обижало. Ни она, ни я не принадлежали к тому миру, мы с ней были там посторонними.

— Хорошо, — промолвил Смит. — После встречи с принцем отправляйтесь в пиццерию «Поллароло», на виа Рипетта, рядом с пьяцца дель Пополо. Там вы спросите Марко и назовете ему свое кодовое имя — Либерти[15]. Он скажет вам, что лучшая пицца — «Маргарита». Вы попросите положить в нее базилик. Потом спокойно поедите, расплатитесь и явитесь сюда в пять часов вечера, как сегодня. Не записывайте ничего за принцем и ни с кем не разговаривайте. Даже с Хосе Марией.

Инструкции Смита говорили о том, что эта дурацкая игра идет уже всерьез, и я решил вмешаться.

— Я согласен, чтобы она увиделась с принцем и получила от него информацию, но идти с одного конца Рима на другой… И эти тайные имена и сведения… Все это кажется мне слишком опасным. Пусть она отправляется на встречу, а я останусь тут, с вами, и передам вам то, что она мне расскажет.

Я вынужден был признать, что и сам становлюсь шпионом по причинам исключительно сентиментального характера.

— Эта идея мне нравится. В таком случае вы сообщите Марко свое подпольное имя. Как вы хотите называться?

— Троицей.

Монтсе внимательно посмотрела на меня: ее больше удивило выбранное мною имя, чем мое решение участвовать в предприятии.

— Троица? — спросила она меня язвительно.

— Мое полное имя — Хосе Мария Хайме Тринидад[16], — признался я.

— В таком случае, Либерти, Троица, до скорой встречи, — попрощался с нами Смит.

Когда его фигура растворилась в сумерках, Монтсе взглянула на меня с улыбкой, словно ждала неодобрительных замечаний. Но вокруг нас начинала сгущаться ночная тьма, и я заботился лишь о том, как поскорее выбраться оттуда.