Скотти возвращается с альбомом и раскрывает его на первой странице. Оказывается, она уже успела вырвать несколько страниц из трех книг по местной истории и вклеить их в свой альбом, который теперь пахнет как сундук из кедрового дерева. Мы смотрим на фотографию Эдварда. В его глазах усталость, взгляд серьезен. На нем высокие сапоги, рядом на столике лежит его цилиндр. А вот и Кекипи, чье имя переводится как «бунтарка». У нее смуглое, круглое и пухлое личико. И густые брови. Каждый раз, когда я смотрю на эту фотографию, становится хорошо на душе. Она вызывает у меня улыбку.
Миссис Хиггинс тоже разглядывает фотографии.
— А что было потом? — спрашивает она.
— Мой отец умер в прошлом году. Перед этим он объявил о ликвидации фонда. Так что теперь мы, его наследники, располагаем обширными угодьями и совсем не имеем денег. И собираемся продать нашу земельную собственность… кому-нибудь. Кому — мы еще не решили.
— И ваше решение может повлиять на всю дальнейшую судьбу Гавайских островов, — говорит миссис Хиггинс; в ее голосе слышится насмешка.
Мне кажется, что она цитирует какую-то газету. Закрадывается подозрение, что все, что я ей сейчас рассказал, она уже знает. Я захлопываю альбом.
— Счастливчик, — говорит миссис Хиггинс и распахивает передо мной сетчатую дверь. Я бросаю взгляд на гараж, где стоит скамья и обеденный стол, и думаю о том, что Скотти просидела там целый день.
— А можно мы с Эстер пойдем на пляж, а не на урок? — спрашивает Скотти. — Ты же сказал, что мы пойдем на пляж. Можно?
Я смотрю поверх головы Скотти на миссис Хиггинс:
— Мое наследство — это мое наследство, нравится это кому-то или нет.
— Сожалею о смерти вашего отца, — говорит она.
— Спасибо, — отвечаю я.
Я жду, что она скажет что-нибудь еще, но она молчит, и тогда я поворачиваюсь и вместе со Скотти иду к машине. Я чувствую себя так, словно только что прочитал длинную проповедь, однако моя речь помогла мне настроиться на нужный лад. Просматривая портфолио потенциальных покупателей, я буду думать об Эдварде и Кекипи. И тогда, возможно, смогу забыть. Мне становится холодно; я занимаюсь делами, а Джоани в это время лежит на длинной и неудобной кровати и пролежит так еще очень долго.
— Можно? Можно Эстер отведет меня в клуб?
— Можно, — отвечаю я. — Идите.
Мы садимся в машину, я завожу двигатель.
— Ты больше не будешь дразнить Лани? — спрашиваю я и вспоминаю о Томми Куке.
Томми Кук был бледный мальчик, больной псориазом. Мы привязывали его к стулу и ставили на середину дороги, а сами прятались в сторонке. По Рейнбоу-драйв машины проезжали редко, но, когда они появлялись, я, к своему изумлению, видел, как водители сбавляли скорость и осторожно объезжали стул. При этом ни один из них не остановился и не вышел из машины, чтобы помочь Томми, и казалось, что они с нами заодно. Не понимаю, как Томми все это терпел. Возможно, ему просто нравилось, что ему уделяют внимание.
— Попробую, — отвечает Скотти. — Но это трудно. У нее такое лицо, по которому так и хочется врезать.
— Понимаю, — говорю я, думая о Томми, но тут же спохватываюсь. — Что это значит? «Лицо, по которому так и хочется врезать». Где ты это слышала?
Иногда я спрашиваю себя, понимает ли сама Скотти, что говорит, или она бездумно повторяет чьи-то слова, как те дети, которых заставляют учить наизусть Декларацию независимости?
— Мама так говорила. О Даниэль.
— Ясно.
Джоани так и осталась девчонкой. Она посылает неудачные фото бывших подружек в «Эдвертайзер», на страничку светской хроники. В ее жизни до сих пор есть душераздирающие драмы и есть друзья, чьи имена мне запрещено произносить, и мне запрещено приглашать их к нам на барбекю. Иногда я слышу, как она приглушенно, полным притворного ужаса голосом обсуждает с кем-то очередной скандал. «Ты погибнешь, — слышу я ее голос. — О боже, тебе этого не вынести».
Может быть, этих разговоров Скотти и наслушалась? Может быть, не раз замечала, как мать проявляла жестокость для того, чтобы немного поразвлечься? Я чувствую прилив гордости: до всего этого я дошел сам, без помощи блогов и Эстер. Непременно расскажу об этом Джоани. Я обязан доказать ей, что способен справляться и без нее.
6
Я просматриваю заявки: планы, предложения, истории, кредо. Я лежу на нашей кровати, в доме тихо, потому что Скотти и Эстер ушли. Я-то думал, что возьму и выберу покупателя, но оказалось, что все не так просто. Я хочу принять единственно правильное решение. Перед глазами стоят лица Эдварда и Кекипи; я чувствую, что не имею права обмануть их ожидания. Все планы по застройке земли практически одинаковы: кондоминиумы, торговые центры, площадки для гольфа. Один хочет, чтобы там был «Таргет»[13], другой — «Уол-Март»[14]. Одному подавай «Хоул Фудс»[15], другому — «Нордстром»[16].
Наш адвокат Майкл Нэссер хочет, чтобы мы приняли предложение «Холитцер пропертиз». Я знаю, что часть моих кузенов и слышать об этом не желает, поскольку заявка Холитцера далеко не самая лучшая; а дочь Майкла Нэссера замужем за финансовым директором Холитцера. Другая часть тоже против этой сделки, считая ее инсайдерской, однако, на мой взгляд, покупатель известный, а нам как раз такой и нужен. Насколько я помню, Джоани думала так же. И даже, к моему удивлению, не раз об этом говорила. Поразительно, как досконально она вникала во все детали сделки. Раньше она и не думала интересоваться моими делами. Когда я пытался рассказывать ей о своей работе, она закрывала уши и трясла головой.
Много ночей подряд Джоани с таким интересом расспрашивала о сделке, что я начал что-то подозревать, причем еще до того, как нашел записку. Я даже стал подумывать, что она собралась подать на развод, когда я продам свою долю акций. Но если бы это было так, то ей наверняка было выгоднее агитировать меня продать акции подороже, а не за ту цену, которую предлагал Холитцер.
«Продай все Холитцеру, и дело с концом, — сказала она как-то раз. Мы лежали в постели, и Джоани листала журнал с кухнями. — Остальные могут потом сто раз передумать. А Холитцер местный. Его семья из Кауаи, все — выходцы из простого народа. Холитцер — свой человек».
«А почему ты за него хлопочешь?» — спросил я. «По-моему, он тот, кто нам нужен. В общем, не знаю».
«Думаю, мне больше подходит предложение ньюйоркцев», — сказал я исключительно для того, чтобы увидеть ее реакцию.
