Я смотрю на ее мать, точную, хотя более с тройную, копию толстушки на диване, вижу прекрасные голубые глаза Лани и ее нежную белую кожу и понимаю, что очень скоро она станет восхитительной девушкой… Впрочем, может быть, и нет.
— Скотти, — говорю я, — что ты хотела сказать Лани?
— Извини, — буркает Скотти.
— Да ладно, — отвечает Лани.
— Вот и отлично, — подытоживаю я. — Ну что ж, приятно было познакомиться.
— Скотти, — не унимается миссис Хиггинс, — ты писала очень злые слова.
Я смотрю на дочь, взглядом стараясь сказать: «Терпи. И молчи».
— Не знаю, что такого страшного случилось в твоей жизни, но ты стала очень гадкой девочкой.
— Послушайте, — говорю я, — Скотти уже извинилась. Она ведь ребенок и ведет себя как все дети. Им просто необходимо доказывать свое превосходство.
— Ваша дочь должна понять, что она такая же, как все, — что в реальной жизни, что в виртуальной.
— Согласен.
— Она должна понять, что и в виртуальном мире нельзя хулиганить. Это одно из главных школьных правил.
— Тебе все ясно, Скотти? — спрашиваю я и опускаюсь перед дочерью на колено, чтобы наши лица оказались на одном уровне. Этому меня научила Эстер, которая высмотрела это в каком-то шоу, посвященном трудной работе сестер милосердия. — Если хочешь выяснить с кем-то отношения, говори с человеком лицом к лицу и смотри ему в глаза.
Скотти отвечает выразительными кивками; ее подбородок сначала задирается к небу, затем падает на грудь.
— Она ничего не поняла. — На лице миссис Хиггинс играет злая улыбка, что мне очень не нравится. — И явно ни в чем не раскаивается. Я же вижу.
— Нет, — отвечаю я. — Она все прекрасно поняла. К тому же это ваша Лани сначала пригласила Скотти на день рождения, а потом выставила ее за дверь. Это было жестоко, но ты, вероятно, поступила так потому, что хотела покрасоваться перед другими, да? — спрашиваю я, обращаясь к Лани.
Та кивает, затем спохватывается и настороженно замирает.
— Скотти просидела в гараже целый день, — продолжаю я.
— Я этого не знала, — не моргнув глазом заявляет миссис Хиггинс.
— Вы же принесли мне кусок торта! — говорит Скотти.
— Вы принесли ей кусок торта, — повторяю я. — И боюсь, извиняться должна ваша Лани, поскольку данный инцидент и спровоцировал те самые… «злые слова», как вы выразились.
Вы имеете дело с адвокатом, леди. Уж что-что, а говорить я умею, даже стоя в разных носках.
— Извини, — говорит Лани.
Миссис Хиггинс стоит скрестив руки на груди; вид у нее самый несчастный — еще бы, «удача изменилась», как говорит Скотти.
Я хлопаю себя по бокам;
— Отлично! Просто превосходно. Лани, если хочешь, приходи к моей Скотти. Поплаваете в бассейне, покатаетесь на велосипедах, поиграете во что-нибудь. Или займетесь ее альбомом.
— О’кей, — говорит Лани.
Скотти мрачно смотрит на меня, но я знаю, что позже она оценит мое предложение. Иметь друзей просто необходимо, особенно таких, с которыми ты чувствуешь себя на высоте.
— Ну вот, миссис Хиггинс, Лани, еще раз прошу прощения за причиненные неприятности. Надеюсь, мы скоро увидимся, и, конечно, не в столь печальных обстоятельствах.
Миссис Хиггинс поворачивается и идет к двери.
— НВП, — говорит Скотти.
— НВП, — отвечает Лани.
«Ну все, пока». Я сам догадался. Мы направляемся к сетчатой двери, я смотрю на Скотти. Интересно, о чем она сейчас думает? Каждый раз, когда мне кажется, что я ее разгадал, она подсовывает мне новые загадки. Да, мы разобрались с техническими деталями проблемы, но сама-то проблема осталась! Скотти проявила настоящую жестокость, и я не могу понять, откуда у нее это. Что это — признак взросления или все гораздо сложнее?
— Мне нужно заняться делами, — предупреждаю я Скотти, пока мы надеваем обувь, — а у тебя, как мне сказала Эстер, какие-то занятия. По культуре речи, что ли.
— Да пошла она, эта культура, — говорит Скотти. — Я хочу на пляж. Ты же обещал!
Я ищу глазами миссис Хиггинс, чтобы попрощаться. Мне нужно завязать шнурки на туфлях, и я опускаюсь на колено. И оказываюсь на уровне обувной полки. У миссис Хиггинс полно пляжных туфель со стертыми каблучками. Каблучки на всех маленькие, в полпальца. Почему? Сам не зная зачем, я беру в руки одну туфлю. У Джоани есть туфли, где каблук длиной с мою ладонь.
Если Джоани умрет раньше меня, смогу я быть с другой женщиной? Даже думать не хочется о том, чтобы по второму разу проходить всю эту дребедень: сначала светские беседы, потом легкая болтовня и совместные обеды. Опять прогулки, рассказы о своей жизни, шутки, вымученные комплименты, отчаянные попытки сдерживать урчание в животе и кое-что похуже. Нет, нужно будет сразу сказать ей, что я вдовец. Уверен, Джоани ни за что бы не закрутила роман с другим мужчиной. Слишком хлопотное это дело.
Подойдя ко мне, миссис Хиггинс молча замирает. Я аккуратно ставлю на место ее туфлю. Леди бросает на меня такой яростный взгляд, что я пугаюсь — вдруг она сейчас даст мне пинка?
— Желаю удачной сделки, — говорит она, я встаю, и мы пожимаем друг другу руки.
Хорошо видно, что на Скотти она сердита вовсе не за то, что та натворила, а за то, что она моя дочь.
— А как это произошло? — спрашивает миссис Хиггинс. — Почему все деньги опять переходят к вам?
— Вам это действительно интересно? — спрашиваю я.
Мы оказываемся совсем рядом, и она отступает на шаг.
— Конечно, — отвечает она.
— Пап, — начинает ныть Скотти, — поехали домой.
Я прочищаю горло:
— Ну что ж… Моего прадедушку звали Эдвард Кинг. Его родители были миссионерами, но он посвятил себя другому занятию. Он стал банкиром, а потом и главным казначеем короля Калакауа. Ему доверили управлять состоянием принцессы Кекипи, единственной прямой наследницы короля Камехамеха.
Я замолкаю в надежде, что миссис Хиггинс уже потеряла ко мне интерес, но она стоит, приподняв брови, и явно ждет продолжения.
— Принести мой альбом? — спрашивает Скотти. — Там есть ее фотография.
— Нет, — отвечаю я.
— Да, — говорит миссис Хиггинс.
Скотти распахивает сетчатую дверь и идет к машине.
— Ну хорошо, а потом случилось вот что… Согласно несколько странной традиции гавайских монархов, Кекипи должна была выйти замуж за своего родного брата. Кошмар какой-то. Но когда брачный союз должен был вот-вот свершиться, она влюбилась в своего управляющего, Эдварда, и вскоре вышла за него замуж. Разумеется, ее немедленно лишили всех королевских привилегий, поскольку выйти замуж за бизнесмена-хоуле считалось величайшим позором. Тем не менее оба обладали огромным состоянием, а когда умерла одна из родственниц Кекипи, тоже принцесса, выяснилось, что она оставила Кекипи триста тысяч акров земли в районе Кауаи и свое поместье. Затем Кекипи скончалась, и состояние перешло к Эдварду. В тысяча девятьсот двадцатом году он основал фонд, после чего умер, и деньги перешли к нам.
