Лучше всего описаны моменты истории, смыкавшиеся с экстремальными явлениями природы или цивилизации. Она это знала. Помпеи. Лаэтоли. Хиросима. Везувий, в дыме которого задохнулся бедняга Плиний, наблюдавший «беспокойное и буйное поведение» вулкана. В результате тектонических сдвигов и жестокого насилия случайно появлялись капсулы времени незначимых для истории жизней. Скелет собаки в Помпеях. Тень садовника в Хиросиме. Когда ты находишься в гуще событий, поняла она, человеческое насилие никак нельзя объяснить, пока не истечет необходимый период времени.
Теперь оно будет описано, помещено в женевский архив, но его смысл останется неясным. Анил привыкла верить, что смысл открывает человеку путь к избавлению от горя и страха. Но она видела, что люди, сокрушенные насилием, несущие на себе его след, утрачивают силу языка и способность к рассуждению. Это способ притупить свои чувства, последнее средство самозащиты. Они цепляются за узорчатый саронг, в котором спал в последний раз их исчезнувший родственник, — саронг, который в обычное время был бы превращен в половую тряпку, а ныне хранится как реликвия.
В задавленном страхом обществе скорбь притуплялась атмосферой неопределенности. Если отец протестовал против смерти сына, боялись, что убьют кого-нибудь другого из семьи. Если исчезали твои знакомые, то оставался шанс, что, если ты не станешь поднимать шум, они останутся в живых. Страна была поражена психозом. Смерть, утрата близких не получили «завершения», и их нельзя было оставить позади. Ночные облавы, похищения и убийства при свете дня продолжались годами. Приходилось надеяться лишь на то, что воюющие стороны уничтожат друг друга. От закона осталась только вера, что в конце концов людей, стоящих у власти, настигнет возмездие.
Чей это скелет? В этой комнате, один из четырех, спрятанный среди неизвестных покойников. «Какое любопытное занятие — добыть мертвое тело! Снять с веревки неизвестного висельника и взвалить добычу на спину. Что-то мертвое… Что-то похороненное… Что — то разлагающееся». Кто он? Этот представитель всех утраченных голосов. Дать ему имя — значит назвать остальных.
Закрыв дверь на засов, Анил отправилась на поиски хозяина гостиницы. Она заказала легкий обед и шанди и вышла на переднюю веранду. Других постояльцев здесь не было, и хозяин последовал за ней.
— Мистер Сарат… он часто здесь бывает? — спросила она.
— Время от времени, мадам, когда приезжает в Бандаравелу. Вы живете в Коломбо?
Большей частью в Северной Америке. Но когда — то я жила здесь.
— У меня в Европе сын. Он хочет быть актером.
— Это хорошо.
Анил спустилась с блестевшего пола веранды в сад, покинув хозяина гостиницы со всей вежливостью, на которую была способна. Этим вечером светская беседа давалась ей с трудом. Но, оказавшись в красноватой тени пышно цветущего дерева, она обернулась:
— Мистер Сарат когда-нибудь приезжал сюда с женой?
— Да, мадам.
— Какая она?
— Очень милая, мадам.
Кивок, потом легкий наклон в сторону, свидетельствующий о некоторой неуверенности в собственном суждении.
— Очень милая?
— Да, мадам.
— Но ведь она умерла.
— Нет, мадам. Я спрашивал мистера Сарата сегодня утром, и он сказал, с ней все в порядке. Она не умерла. Он передал от нее привет.
— Должно быть, я ошиблась.
— Да, мадам.
— Она сопровождает его в поездках?
— Иногда, мадам. Она работает на радио. А иногда сюда приезжает его двоюродный брат. Он министр.
— А как его зовут?
Не знаю, мадам. По-моему, он приезжал всего раз. Вам понравилось карри из креветок? — Да. Спасибо.
За ужином, чтобы избежать продолжения беседы, она притворилась, что просматривает свои заметки. Она думала о браке Сарата. Было трудно представить его себе женатым. Она уже привыкла к нему в роли вдовца, окруженного молчаливым присутствием покойницы. Что ж, подумала она, скоро ночь и тебе нужна компания. Человек пройдет сквозь сотню дверей, чтобы выполнить причуды покойника, не понимая, что хоронит себя заживо.
После ужина она вернулась в комнату со скелетами. Ей не хотелось спать. Не хотелось думать о министре, который приезжал в Бандаравелу с Саратом. Из-за низкого напряжения электрические лампочки горели слишком тускло, она нашла керосиновую лампу и зажгла ее. Днем она наткнулась на гостиничную библиотеку, умещавшуюся на одной полке. Агата Кристи. П. Г. Вудхаус. Энид Блайтон. Джон Мастерс. Книги, которые можно найти в любой азиатской библиотеке. Она прочла их все еще в детстве. Вместо них она начала листать «Почвы мира» Бриджеса. Анил знала эту книгу наизусть, но теперь проглядывала текст применительно к нынешней ситуации и во время чтения чувствовала, что оставляет других, четыре скелета, в темноте.
Когда ее разбудил Сарат, она сидела на стуле, почти уткнувшись головой в колени, и крепко спала.
Дотронувшись до ее плеча, он стянул наушники с ее волос, надел их на себя, нажал кнопку и услышал сюиту для виолончели, собравшую все воедино, пока он шагал по комнате.
Она ловила ртом воздух, словно задыхалась.
— Вы не заперли дверь.
Да. Все в порядке?
— Здесь в порядке. Я попросил приготовить завтрак. Уже поздно.
— Я встаю.
— Во дворе есть душ.
— Мне что-то нездоровится. Наверно, я заболела.
— Если надо, мы можем вернуться в Коломбо.
Она вышла с куском мыла «Доктор Броннер», с которым путешествовала по свету. Мыло антропологов. Даже под душем она не могла проснуться. Пальцы ног на плите шероховатого гранита, по волосам течет холодная вода.
Она мыла лицо, втирая мятное мыло в сомкнутые веки, затем ополоснула водой. Сквозь банановые листья на уровне плеча вдали голубели горы, расфокусированный прекрасный мир.
Но к полудню ее сразила страшная головная боль.
Ее лихорадило на заднем сиденье фургона, и Сарат решил остановиться на полпути в Коломбо. Ее терзала неизвестная болезнь, бросая то в озноб, то в жар.
Потом, где-то после полуночи, она оказалась в комнате на берегу моря. Она никогда не любила южный берег около Ялы — ни в детстве, ни сейчас. Казалось, деревья растут здесь только для того, чтобы давать тень. Даже луна производила впечатление искусственной.
За обедом она была в бреду, почти в слезах. Казалось, Сарат сидит напротив за столом за много миль от нее. Один из них почему-то кричал. Хотелось есть, но она не могла жевать, даже свое любимое карри из креветок. Она просто отправляла в рот, ложку за ложкой, мягкий теплый дал, потом выпила лимонного сока.
Днем ее разбудил глухой шум. С трудом поднявшись с кровати и выглянув во двор, она увидела обезьян, исчезавших за дальним углом вестибюля. Она не подвергла увиденное сомнению. Каждые четыре часа она пила лекарство от головной боли. У нее солнечный удар, или лихорадка денге, или малярия. Когда они вернутся в Коломбо, она сделает анализы. «Это солнце, — бормотал Сарат. — Я куплю вам широкополую шляпу. Куплю вам шляпу. Куплю шляпу». Он все время говорил шепотом. «Что-что?» — с досадой переспрашивала она. Где обезьяны? Днем, когда все спали, обезьяны воровали с веревок полотенца и купальники. Она молила бога, чтобы в гостинице не выключили генератор. Мысль о том, что вентилятор или душ не принесут ей прохлады, была невыносима. Работал только телефон. Этой ночью она ждала звонка.
