Тадамори задумался на мгновение и затем спросил:
– Ватару? Но разве ты не хочешь скакать на нем? Не Ватару, а ты?
– Если бы не четыре белые щетки… – Киёмори колебался, недовольно сдвинув густые брови и сильно поразив отца.
Тадамори удивился своему открытию – оказывается, у его беззаботного сына были собственные идеи.
– Я уверен, что Ватару можно доверять. Не знаю, как решит император, но я спрошу, если, конечно, у тебя не возникло намерение самому взять жеребца, – несколько разочарованно произнес Тадамори. Позвав слуг, он распорядился о кормах и уходе за четырехлеткой и после направился в свои покои, теперь пустовавшие без жены. Он зажег светильники, позвал младших сыновей и стал играть с ними, что с недавних пор вошло у него в привычку.
Несколько дней спустя Тадамори сам сообщил Ватару о согласии прежнего императора, а еще позднее велел Киёмори отвести жеребца к Ватару домой. По девятой улице Киёмори направился к Ирисовому переулку, ведя жеребца на поводу. Прохожие оборачивались, спрашивая:
– Куда ведешь такую замечательную лошадь?
Но Киёмори ни с кем не разговаривал, радуясь, что избавится от несчастливой лошади.
Когда Киёмори появился у Ватару, тот ждал его и чистил конюшню. Он был вне себя от радости.
– Уже почти стемнело. Жаль, что жена еще не вернулась, но ты должен остаться и выпить со мной. Такое событие необходимо отпраздновать. В его честь мы выпьем императорского сакэ!
Киёмори оставался в гостях, пока не зажгли светильники и пока он не пропитался выпитым сакэ чуть ли не до мозга костей. Поглядывая вокруг, Киёмори непроизвольно сравнивал этот дом со своим и отмечал, что здесь немного вещей, но зато абсолютно чисто. Полированное темное дерево блестело, каждый уголок помещения был удобно устроен, все вокруг сверкало – несомненно, благодаря трудолюбию молодой жены Ватару, появившейся у него в доме в конце прошлого года. Зависть кольнула Киёмори, когда он слушал, как Ватару хвалит жену. В конце концов Ватару проводил его до ворот, похожих на ворота любого другого дома воина, с такой же крытой соломой крышей и плетеной стеной, замазанной глиной, и тут Киёмори лицом к лицу столкнулся с женой Ватару. Увидев уходящего гостя, она быстро стянула с себя верхнюю накидку и поклонилась ему. Киёмори почувствовал аромат, струившийся от ее волос и рукавов.
– Ты вернулась как раз вовремя. Хэйта, это моя жена, Кэса-Годзэн, служившая когда-то при дворе, – нетерпеливо проговорил Ватару, с трудом удержавшись, чтобы не рассказать ей сразу о вороном жеребце в конюшне.
Киёмори с трудом, запинаясь, пробормотал приветствия.
Хотя это была жена его друга, он чувствовал себя робким и неуклюжим.
Зная, как горят у него щеки, нетвердым шагом Киёмори отправился в обратный путь по темному Ирисовому переулку. Лицо Кэса-Годзэн преследовало его. Неужели существуют такие милые женщины? Пока он шел, перед ним реял ее образ. Новая звезда зажглась для него высоко в весеннем небе… Вдруг чья-то рука крепко схватила его сзади за плечо. Разбойник! Он слышал рассказы о нападении на людей ночью на этом перекрестке! Киёмори потянулся к мечу.
– Не пугайся, Хэйта. Пойдем со мной в тот дом, где мы уже побывали однажды ночью.
Над ухом Киёмори послышался тихий смех. Это был Морито. Киёмори с трудом поверил своим глазам. Что делал Морито в этом пустынном районе Киото с закутанным, как у разбойника, лицом?
– Ты, конечно, хочешь заглянуть в тот дом на Шестой улице? – настаивал Морито. Киёмори мысленно согласился с предложением, но недоверие к этому типу мешало ему подтвердить свою готовность вслух. – Знаешь, я видел тебя вечером, когда ты шел к Ватару, и последовал за тобой, – добавил Морито и зашагал впереди.
Начиная забывать о своих подозрениях, Киёмори пошел следом, увлекаемый убедительностью Морито, с ощущением, что его ждала удача.
На постоялом дворе рядом с дворцом они беспечно выпили, и начался кутеж, как в ту, другую ночь. Когда наконец Киёмори остался наедине с женщиной, осмелев по сравнению с прошлым своим визитом, он спросил:
– Где мой друг? Где он спит?
Женщина захихикала:
– Он никогда не проводит здесь ночь.
– Отправился домой?
Она казалась сонной и слишком усталой, чтобы отвечать на глупые вопросы.
– Он всегда так поступает. Откуда мне знать, что он делает? – произнесла женщина и обняла его за шею.
Киёмори вырвался из ее объятий:
– Я тоже ухожу. Морито затеял со мной какую-то хитрую игру.
Он быстро покинул этот дом, но нежный призрак из Ирисового переулка уже не двигался с ним рядом.
На следующий день Морито не явился на службу в стражу, не показывался еще несколько дней, и Киёмори задумался о причине. Зато теперь всякий раз, появляясь во дворце, где-нибудь в коридорах он встречал мужа Кэса-Годзэн, Ватару, который бодро приветствовал его, всем своим видом показывая, как он счастлив.
У калитки для слуг дома Накамикадо на Шестой улице собрались торговки с корзинами и тюками, перевязанными шелковыми шнурками, на головах. Они заглядывали внутрь, посмеивались и громко болтали со слугами.
– Сегодня нам ничего не нужно!
– Ну, выйди, купи пирожка на майский праздник!
– У нас столько дел перед сегодняшним праздником. Голова идет кругом! Вечером, вечером приходите…
– Вот глупые! Тупые слуги! – издевались торговки.
Вдруг в дверях дома появился управляющий и принялся ругаться на слуг:
– Сюда, сюда! Хватит болтать с этими женщинами! Кто сегодня отвечает за банную комнату? Госпожа сердится. Не хватает пара!
При первых гнусавых звуках его голоса двое слуг отделились от группы и помчались к восточному крылу здания. Огонь в очаге угас. В сильном возбуждении они сновали туда-сюда, поднося прутья и вязанки и пытаясь разжечь огонь заново.
Одна из женщин, прислуживавших Ясуко, появилась на веранде. Морща нос и моргая от дыма, она крикнула:
– Скорее же, что вы копаетесь, бездельники. А если хозяйка простудится?
В банной комнате с ее низким потолком и решетчатым полом стоял полумрак. Сквозь клубы пара поблескивали мокрые от пота обнаженные тела двух женщин.
– Рурико, какая у тебя красивая маленькая грудь – просто две вишенки!
– Вы смущаете меня, тетушка, не смотрите так пристально.
– Не могу не думать о том времени, когда моя кожа была такой же белоснежной, как твоя, – вздохнула Ясуко.
– Но вы и сейчас очень красивы.
– Правда? – спросила Ясуко и внимательно осмотрела собственную грудь.
Слова Рурико не были одной лишь лестью, но Ясуко, охватив грудь ладонями, почувствовала, что та потеряла былую упругость. Обведенные темными кругами соски напоминали два зернышка абрикоса. Она родила четырех сыновей, и источник ее моложавости, понятное дело, иссякал. На одной груди остались маленькие белые шрамики – это ее укусил двухлетний Киёмори, будучи в дурном настроении.
