— Хорошо, Уго. — Томмазо показал на верхний этаж дворца. — Там живет герцог Федерико. А под ним живет горбун Джованни, шурин Федерико.
— Тот, который высморкался на меня? — спросил я.
Томмазо кивнул и добавил, что Джованни — посол Корсоли в области торговли шерстью и без его связей долина погибла бы от голода.
— Он хочет стать кардиналом, — продолжал Томмазо. — Но Федерико не желает платить, поскольку каждое скудо, которое он дает папе, тот использует против Корсоли. Поэтому герцог ненавидит папу, а все остальные ненавидят Федерико.
— Быть может, Лукка и Джованни…
— Нос тебе нужен для того, чтобы нюхать, а не вынюхивать, — предупредил меня Томмазо. — Это не твое дело.
— Как это не мое? Potta! Если какой-нибудь дурак решит…
— За брань — штраф десять скудо! — перебил меня Томмазо. — Давай мне десять скудо.
— Десять? Да у меня и одного-то скудо нет…
Томмазо уставился на меня карими глазами из-под черной курчавой шевелюры, грызя ноготь мизинца (он обкусал все ногти до мяса). Глаза у него были посажены слишком близко, а два передних зуба казались чересчур большими для рта. На лице у него было несколько оспин. Матушка предупреждала меня, что оспинки появляются тогда, когда человек лжет.
— Значит, будешь моим должником, — заявил Томмазо. — Пошли!
Порой после дождей, когда из земли вылезала травка и расцветали цветы, я мечтал о том, что когда-нибудь у меня будет огород с грядками цветной капусты, головками чеснока, рядами морковки, похожими на марширующих солдат, и прочими овощами. Томмазо привел меня на огород, где росли все овощные культуры, которые я знал, а также множество неизвестных мне растений. Бобы, чеснок, капуста, морковь, лук, кучерявый салат, баклажаны, мята, фенхель, анис — все это аккуратно росло на грядочках, разделенных узкими проходами.
— Здесь я работаю, — хвастливо заявил Томмазо. — Эти овощи предназначены только для Федерико и его близких.
— И ты тут всем заправляешь?
— Я и еще одна старуха. Но работаю в основном я. Даже у папы римского нет такого огорода. Ты никогда не видал ничего подобного, верно?
Я согласился. Он снова стал хвастаться тем, насколько важна его работа, и продолжал бы так без устали часами, если бы я его не перебил.
— Томмазо! — сказал я. — Ты прожил во дворце всю жизнь. Ты всех знаешь. Мне все равно, что со мной будет — я верю, что Господь убережет меня, — но моя дочь, Миранда… Она так молода! Она…
— Тебе нужна моя помощь?
— Ты выращиваешь овощи. Я подумал…
— Ты хочешь, чтобы я помог тебе? — снова спросил он, скрестив на груди руки.
— Да, но я не могу тебе заплатить. Если мы договоримся…
— Сколько Миранде лет?
— По-моему, одиннадцать.
Томмазо склонил голову набок.
— Выдай ее замуж за меня, когда ей будет тринадцать, и я буду твоими ушами и глазами на кухне.
— Замуж? — рассмеялся я.
Он покраснел.
— По-твоему, я недостаточно хорош для нее?
— Не в этом дело. Просто она еще ребенок.
— Моя мать вышла замуж, когда ей было четырнадцать.
— Значит, когда Миранде исполнится пятнадцать, — сказал я.
— Тьфу ты! — Он сплюнул на землю. — Я дал тебе амулеты! Я, по доброте души своей, накормил твою дочь. Ты видишь, как много я знаю о дворце. Ты просишь меня о помощи-и вот твоя благодарность?
За одну секунду он так завелся, размахивая руками и покраснев, как свекла, что я едва мог его узнать. На нас стали обращать внимание. Я вспомнил матушкину поговорку: «Будешь часто кипятиться — быстро сваришься!» — и подумал, что за четыре года многое может случиться. Вся моя жизнь переменилась за четыре минуты, так зачем спорить понапрасну?
— Хорошо. Когда ей будет четырнадцать.
Томмазо рывком протянул мне руку. Я пожал ее.
— Только молчок.
Он пожал плечами.
— Как знаешь.
Юноша попытался было высвободить руку, но я крепко ее сжимал.
— Ты должен хорошо с ней обращаться. Если ты обидишь ее, я тебя убью.
— Я буду обращаться с ней, как с принцессой, — ответил он. — Пока она будет вести себя соответственно.
Тут нас позвали двое слуг, сказав, что Томмазо нужен на кухне, а я должен попробовать завтрак герцога.
— О чем вы разговаривали с Томмазо? — спросил слуга с подносом, пока мы поднимались по лестнице к покоям Федерико.
— Он рассказывал мне о дворце и о людях, которые в нем живут.
— А ты что ему рассказывал? — спросил другой.
— Ничего. Мне нечего рассказывать.
— Ну-ну, — многозначительно протянул первый.
Второй кивнул.
У меня похолодело в груди.
— А что?
— Niente. Ничего.
Мне хотелось задать еще пару вопросов, однако стражники уже повели нас через приемную Федерико к его спальне.
Глава 9
После того как нас обыскали на предмет оружия, мальчики-подавальщики постучали в дверь спальни герцога Федерико. Нам ответил его врач Пьеро. Низенький толстый еврей, Пьеро был лысым, если не считать нескольких волосинок на макушке. От него пахло жиром, который он смешивал с молотыми орехами и втирал в череп, чтобы сохранить оставшиеся волоски.
— Завтрак, мой повелитель! — рассмеялся Пьеро.
Он всегда смеялся после того, как говорил что-нибудь, независимо от того, было это смешно или нет.
— Жратва! — взревел герцог. — Я не срал три дня, а ты хочешь, чтобы я снова жрал?
У Пьеро задергалась правая щека. Кто-то сказал несколько слов более тихим и спокойным голосом. Что именно — я не разобрал.
— Несите его сюда! — вновь послышалось рычание герцога.
Мы вошли в спальню. Такой комнаты я в жизни не видал! Пол покрывали разноцветные ковры, на стенах висели гобелены с изображениями мужчин и женщин, занимающихся любовью. Посреди комнаты стояла кровать — такая большая, что на ней уместилась бы вся моя семья. Ее закрывал темно-красный бархатный балдахин, а на постели виднелись шелковые подушки и простыни, сиявшие в солнечных лучах. Кровать стояла на возвышении, и когда герцог сидел, как сейчас, он был вровень со стоявшими рядом с ним людьми. Тонкие всклокоченные волосы на голове у Федерико напоминали мокрую лапшу, глаза слезились, лицо опухло, а из-под ночной рубашки торчала густая шерсть. Он совсем не походил на герцога — скорее на торговца рыбой, с которым я встречался на рынке.
Федерико слушал серьезного седобородого мужчину по имени Чекки, своего поверенного и главного советника, который говорил:
