– Прекрасно сказано, сын мой. – Розовые губы понтифика сложились в почти довольную улыбку. – Дело в том, – продолжил он мгновение спустя, – что это маленькое испытание ты прошел не по моей прихоти, а по просьбе Биббиены.
Эта фраза удивила Рафаэля. Бернардо Довицио да Биббиена был его первым союзником в Ватикане еще до того, как на престол взошел Лев, и до обручения Рафаэля с племянницей кардинала. Более того, роспись лоджии Биббиены натолкнула Папу на мысль об украшении ватиканских лоджий по образцу подземных помещений некогда разрушенного дворца императора Нерона, его Домус Ауреа – Золотого Дома.
– Его высокопреосвященство пребывает в недоумении. Он предположил, что ты после стольких лет обручения все еще не женился на Марии, потому что не настолько мудр, как мы считали в самом начале. Если это так, то ты недостоин женитьбы на его племяннице и все милости, дарованные тебе, были ошибкой.
Я все еще не женат на Марии потому, что не люблю ее и не смогу полюбить никогда. Если же я пойду на заключение брака, осознавая это, то причиню ей только вред, а она заслуживает лучшей доли. Во всяком случае, не мужа, который не пропускает ни одной юбки…
– Мне грустно слышать, что после стольких месяцев, проведенных у вас на глазах, вы по моим поступкам не можете судить о том, что я за человек. – Рафаэль не стал озвучивать мысль, которая пришла ему в голову. Перед его мысленным взором снова явилась худощавая, бледная и болезненная племянница кардинала, скупая на улыбки и разговоры.
– Ты знаешь, что стал мне почти сыном, Рафаэлло, и ты дорог мне. Но Бернардо мне тоже дорог, и мне не хочется думать, что он может оказаться прав и что Мария, может быть… в общем, слишком хороша для тебя.
Выходит, неожиданное обращение к делам текущей политики было всего лишь обходным маневром, с помощью которого понтифик подобрался к вопросу, который занимал его на самом деле. Он намеревался добиться послушания, надавив и внушив страх. Не было простым совпадением и то, что Папа назначил встречу в той самой зале, которую Рафаэль расписывал собственной рукой и которая по его милости оставалась незавершенной вот уже целый год. Как и то, что главный его соперник удостоился аудиенции раньше него самого.
Значит, вот в чем дело! Ему не только вынесли порицание – его поставили на место, явив зримое предупреждение о том, кто быстро заменит его в работе над станцами, если он не опомнится.
Каждая из сторон в споре была по-своему права, и Рафаэлю хватило решимости заявить об этом вслух:
– Я пришел к выводу, что заключение брака с синьориной Марией станет смертельной ошибкой для нас обоих.
Папа оставался невозмутим.
– Разве ты не сам давал слово этой молодой особе из почтенной семьи, породниться с которой предложил тебе его высокопреосвященство?
Так и есть, но когда это было? И теперь он совсем иной человек…
– За эти годы мы с синьориной Биббиеной лишь отдалились друг от друга.
– Мы говорим о браке, Рафаэль, а не о легкомысленных влечениях сердца! Мы, люди мудрые, должны относиться к нему со всей серьезностью, не так ли? Биббиена, который свел нас двоих, был добр к тебе, ты многое приобрел от знакомства с ним, его племянницей, не говоря уже о дружбе с самим понтификом. – И он вперил в Рафаэля тяжелый взгляд своих светло-голубых глаз. – Ни один художник мира даже не мечтал о такой удачной партии!
– Скажите, Ваше Святейшество, обязан ли я отдать кардиналу собственную душу в уплату за его неисчерпаемые милости?
Полные губы понтифика раздвинула широкая улыбка, что изрядно удивило Рафаэля.
– Нет, мой мальчик. Всего лишь свою свободу.
– Этого я отдать ему не могу!
– Святая Матерь! Чего же ты тогда хочешь?
– Освободиться от обета взять в жены Марию.
– А это, Рафаэлло мио, не в моей власти. Но даже будь по-иному, я не стал бы освобождать тебя от обета, ради Биббиены. – Чуть погодя, когда эхо его слов замерло в наступившем гулком молчании, понтифик неожиданно произнес: – От нас только что вышел Микеланджело Буонарроти.
– Мы обменялись приветствиями на пороге этой комнаты.
Взгляд Папы снова вернулся к Рафаэлю. Полное лицо Льва X, блестевшее от пота, приняло обычное выражение, но все же в глубине голубых глаз навыкате, за мягкой улыбкой таилось что-то неуловимое. В этом последнем его замечании, переводящем разговор на главного соперника Рафаэля, был скрыт намек.
– Ты спрашивал у Микеланджело, зачем он приехал в Рим? Уж не собирается ли он перехватить твои заказы?
Рафаэль приподнял бровь и почувствовал, как непроизвольно сжимаются челюсти. Он подождал очередного удара сердца, потом второго и, аккуратно подбирая слова, ответил. Обычная легкость их бесед внезапно сменилась странной натянутостью.
– А он приехал в Рим за этим, Ваше Святейшество?
– Если он сам тебе об этом не сказал, то, наверное, в твоих же интересах хорошенько над этим подумать. И еще тебе будет полезно вновь обратить пристальное внимание на работу и ее источник.
Рафаэль отпрянул назад, отступив на полшага. Его изумила откровенность понтифика, который раньше всегда был приветлив и доброжелателен с ним.
– Я разочаровал Ваше Святейшество своей работой?
– Только невеликим усердием в ней, мой дорогой. Мне грустно видеть, что из всех важных заказов, что были тебе доверены, к завершению близятся лишь рисунки и росписи для Биббиены. Надеюсь, ты простишь мое нетерпение и досаду от того, что ты намерен начать новую Мадонну, как бы хороша ни была натурщица, которую ты для нее нашел. Согласись, что Папа, ожидающий окончания своего портрета, может испытывать по этому поводу некоторое раздражение.
– Следуя вашему совету, я все эти месяцы разыскивал натурщицу, чтобы завершить выполнение заказа. Я также работал над часовней Киджи, а теперь синьор Киджи остался так доволен моей работой, что увеличил свой заказ. Теперь он включил в него мозаичный потолок для семейной часовни. И простите меня за напоминание, но все эти работы также очень срочные.
– Однако большая часть этих работ, во всяком случае на начальных стадиях, выполняется твоими помощниками, разве не так?
– Да, выполняется, но идея и композиция принадлежат только мне.
– Может, тебе пригодится свежий взгляд… может, тебе нужна помощь другого художника с молодым задором?
Рафаэль быстро понял, куда клонит понтифик.
– Ваше Святейшество уже выбрали подходящего человека?
Понтифик потрогал лоснящийся подбородок, и драгоценные камни в оправах его перстней блеснули в лучах солнца.
– Микеланджело рассказывал мне о своем молодом друге, Себастьяно Лучиани, который изъявил желание помочь тебе с этой залой.
Щедрый и терпимый по натуре, Папа был одним из Медичи, не склонных открыто изъявлять приверженность кому-либо. Рафаэль неожиданно почувствовал себя загнанным в угол этим обыкновением понтифика, и собственными тщетными упованиями, и еще чем-то необъяснимым, что увлекало его прочь от течения предстоявших ему трудов. Он подался вперед, сцепив руки.
