Так вот, мы с лошадью были до глубины души потрясены тем, что музыка, звучавшая в церкви, точь-в-точь напоминала звуки, доносившиеся из папиного инструмента с трубочками, а ведь я наперекор всем доводам разума лечу на музыку, как мотылек на пламя, которое мне всю душу сжигает, и мы, то есть лошадь и я, зашли внутрь храма, потому что та музыка доносилась изнутри.
И, скажу я вам, пусть тому пусто будет, кто затеял весь этот скандал, честное слово! Мы с лошадью прошли по всему длинному проходу между скамьями. Прямо перед нами стоял раскрытый гроб. Пока мы шли у всех на виду, священник без особого энтузиазма помахивал кадилом, уж я-то знаю, как эта штука называется, глаза его были прикрыты, он что-то бубнил себе под нос и выглядел так, будто напряженно размышляет над тем, что причиняет ему острую боль. В протянутой руке я держал свой кошелек с грошами и, проходя мимо рядов скамеек, печально показывал его сидящим на них людям, повторяя одно и то же: будьте добры, будьте так любезны, дайте мне, пожалуйста, гроб. Мы с лошадью, должно быть, представляли собой тоскливое зрелище. Уж не знаю, что там приключилось с сердцами людскими в этом селе, люди там все, наверное, просто бессердечные, так мне в тот момент показалось. Хотя, справедливости ради, должен вам сказать в оправдание села, что была там одна старая шлюха в третьем ряду, вся сгорбленная, которая, несмотря ни на что, взглянула на меня без ненависти, и мне даже почудилось, что под ее серой вуалью мелькнула печальная улыбка, в которой — господи, ты, боже мой! — было что-то напоминавшее сострадание, лишь одна старая шлюха во всей той церкви вошла в мое положение, и мне хочется думать, что создатель всего сущего припасет для нее легкую кончину, такую же, как для цветов или бабочек, я от души ей этого желаю, потому что до самой своей могилы не забуду ее понимающей улыбки. Тут двое схватили меня сзади так, что я и шевельнуться не мог. Уж не знаю, были это те же самые люди, которые совсем недавно говорили со мной в универмаге усопшего, бывают такие моменты, когда мне все во вселенной кажется взаимозаменяемым. Только я от этого взбеленился как бешеный козел и заорал во всю глотку:
— Вы же этой музыкой терзаете своего покойника!
Я так им это прямо в лицо и высказал, всем, кто там собрался, кроме старой улыбчивой шлюхи, которой в тот краткий миг послал улыбку в ответ. Их было всего двое, не помню, говорил ли я уже об этом, я имею в виду двух мужчин, которые схватили меня сзади, как подлые трусы, но они были гораздо сильнее меня, а с законами природы не поспоришь.
Лошадь моя, бедняга, так от всего этого бедлама перенервничала, что во весь опор вылетела из церкви, просто пулей вынеслась, я и представить себе не мог, что она способна на такую прыть, и поскакала она по дороге в направлении, противоположном тому, в котором мы двигались раньше. Она неистово ржала, брюхо ее чуть не волочилось по земле, и скакала она к сосновой роще, за которой стоял наш дом, где лежал папа, так до сих пор и не получивший своего гроба. Просто уму непостижимо! Они меня оставили посреди дороги, за порогом храма, угрожающе руками размахивали, пальцами своими в мою сторону тыкали, что-то мне говорили сделать, но было уже слишком поздно, я находился в таком состоянии, что абсолютно ничего не понимал в том, что происходит вокруг: я впал в отключку. Не знаю, сколько я там стоял на этой площади, потому что, когда я впадаю в отключку, время сжимается, или растягивается, или начинает описывать круги, и уследить за его ходом нет никакой возможности, а потом оно снова начинает перестраиваться в прямую линию только тогда, когда я опять начинаю двигаться, но, черт его знает, что происходит с часами в промежутке. Рука моя напряженная поднята вверх, ногти пропарывают брюхо небу, голова в недвижимости свесилась набок, глаза тупо уставились в одну точку, рот широко раскрыт, задница так отклячена, что кажется, из нее вот-вот комета со взрывом вырвется. Вам может показаться, что я выточен из камня, но откуда же вам знать, что, когда я впадаю в отключку, внутри у меня все напрягается и обостряется до беспредельности? Взгляд у меня затуманенный, как будто я смотрю на все через окно своим внутренним взором, тем своим глазом, который сокрыт внутри черепа, я вижу им все во всех направлениях, ничто от него ускользнуть не может, я возношусь в пределы свои телесные, как будто прячусь на чердаке и подсматриваю в глазок за всем миром, вот вам еще один глаз. Если только я пошевелю своим самым маленьким пальцем, который называется мизинец, как будто мне что-то почесать захотелось, вся вселенная может расколоться вдребезги, вот что я вам скажу, чтобы вы получили хоть отдаленное представление о том, что со мной происходит, когда я впадаю в отключку. Порой я ничего не могу с собой поделать, одна моя нога начинает подрагивать, и от этого стоит такой грохот, будто всю землю вот-вот охватит землетрясение, и я должен унять эту дрожь в ноге без помощи рук, чтобы предотвратить неминуемый катаклизм, а это гораздо труднее, чем качать воздух в трубки органа, да, именно так называется этот музыкальный инструмент. Папа, бывало, тоже впадал в отключку, не помню, говорил я вам об этом или нет. Это у нас семейное.
Но, как бы то ни было, через некоторое время все они стали вслед за гробом выходить из церкви, и было непонятно, собираются ли они следовать за ним до могилы, чтобы их там вместе с ним похоронили из-за какого-то дурацкого наваждения, какое бывало у нашей собаки, когда она от меня ни на шаг не отходила, пока из меня омерзительно текла кровь. На самом деле именно поэтому папа в конце концов и подложил ей в хлеб насущный нафталиновые шарики. Я вам позже подробнее расскажу про это дело с кровью, которое может показаться в высшей степени странным, да оно и в самом деле совершенно непонятное.
Так вот, вывалила вся эта толпа на улицу. По выражению их лиц было ясно, что они еще не привыкли видеть во мне своего ближнего, я бы никому не пожелал, чтоб на него кто-то так пялился. Все они постепенно сгрудились вокруг меня, образовав круг, и это было ужасно, доложу я вам, потому что я начал паниковать, крыша у меня от этого поехала, причем так сильно, что я даже стал постепенно выходить из отключки. Я медленно, урывками начал поворачиваться на левой ноге, как попрошайка, собирающий милостыню, потряхивает погремушкой, и делал я это очень осторожно, чтобы не изменить положение других частей тела, уж не знаю, доходчиво ли я вам обо всем этом рассказываю, и круг сгрудившихся вокруг меня людей стал понемногу расширяться, они отступали назад, как будто боялись каким-то боком влезть во что-то такое, связанное со мной, что не имело к ним совершенно никакого отношения. Не знаю, сколько времени я так простоял, поворачиваясь по часовой стрелке, но, понемногу выходя из отключки, я вновь обретал ощущение времени, и мне кажется, я продолжал так неспешно вертеться до тех пор, пока ряды правоверных вновь не сомкнулись вокруг гроба, постепенно удаляясь за ним по дороге на кладбище, где им предстояло его похоронить, хотя мне, по правде говорящие было до этого никакого дела. Но пошли туда не все, по причине, которую мне бы очень хотелось уяснить самому себе, потому что я так и не понял, что к чему, но некоторые остались и продолжали за мной наблюдать, как будто на том месте, где я стоял, испражнился папа римский, то есть, я хочу сказать, с напряженным любопытством, они отходили в сторону на несколько шагов, потом возвращались, замирали и снова на меня таращились, а потом опять уходили. Так продолжалось до тех пор, пока все они не исчезли из поля моего зрения, и я остался один, всеми забытый, стоять посреди площади села, как чудом уцелевший принц царства, опустошенного эпидемией холеры. Если хотите знать мое мнение, воцарившаяся тягостная тишина лишь усугублялась звуком танцевавших на ветру листьев.
